— Уже слишком поздно.
Он подошел к Жако и бил его своим затянутым в кольчугу кулаком до тех пор, пока тот не потерял сознание и не опорожнил кишечник.
Запах оскорбил Томаса, поэтому он подошел к двери сарая и вдохнул утренний воздух, который был прохладным и приятным. На ясном небе, только начинавшем светлеть на востоке, мерцали редкие звезды. Было слишком светло, чтобы разглядеть комету, и он был этому рад. Он не хотел сейчас ни о чем беспокоиться.
Девочка что-то бормотала во сне, сначала это были просто звуки, но потом она сказала: «Папа… Папа… Они видят тебя сквозь картину. Маленькие мальчики... это дьяволы. Отойди от них». Томас ее разбудил, его огромная рука обхватила ее плечо, когда он тряс девочку.
Сначала она настороженно посмотрела на него, а потом вспомнила, что он был человеком, который ее защищал. Затем она вспомнила больше и, казалось, вот-вот заплачет.
— Никаких слез, — сказал он. — И никаких разговоров о дьяволах.
— Я постараюсь не плакать, — сказала она. — Но я не уверена, что смогу остановиться.
— Просто попытайся.
Она встала, стряхивая солому со спутанных волос.
— А кто говорил о дьяволах?
— Ты, во сне.
— Я знаю, мне приснился плохой сон, но я не помню дьяволов.
— Прекрати повторять это слово. Ты привлекаешь их внимание, когда о них говоришь.
— Да, — сказала она. — Я думаю, это правда.
Томас подошел к тому месту, где отрубленная рука толстяка все еще сжимала боевой молот. Он попытался разжать окоченевшие пальцы, затем сдался и, схватив молот над ними, поднес его к тому месту, где лежал арбалет Жако. Девочка думала, что он разобьет лук, но вместо этого он разбил рукоятку, лежавшую рядом, превратив ее в хлам.
— Почему не лук? — спросила девочка. Он посмотрел на нее, на ее изящные ручки и ножки, и подумал, как странно, что дети такие маленькие, и что они считают это нормальным. Он не мог вспомнить, как был маленьким. Каким он, должно быть, казался ей, когда стоял так высоко над ней, держа в руках этот смертоносный молот? Каково это — знать, что ты живешь или умираешь по прихоти окружающих тебя гигантов?
— Почему не лук? — повторила она, немного громче.
— Он слишком красивый. Его изготовили итальянцы, и выпущенный из него болт может пробить кольчугу, как яичную скорлупу.
Это была действительно красивая вещь — полировка, вишневое дерево, украшенное вставкой слоновой кости с резным изображением Тайной вечери.
— Он убьет тебя им.
— Тогда это будет моя проблема.
— И моя.
— Почему ты так думаешь?
— Я иду с тобой.
— Чушь собачья.
— Я иду.
— Мы поговорим об этом через минуту. Но он не сможет зарядить арбалет, пока не найдет другую рукоятку. Он недостаточно силен. Я недостаточно силен. Клянусь адом, Самсон недостаточно силен.
Она подошла к нему ближе.
— Не ругайся.
— Ерунда. Я буду ругаться, как захочу.
— Это...
— Что?
— Неблагородно.
— Ну, это громкое слово. Ты ведь умеешь читать, так?
— Да. Французский и латынь. Но не греческий.
— В любом случае, почему ты хочешь пойти со мной?
— Почему ты не взял лук?
Лук был бы полезен для охоты, если бы Томас умел хорошо стрелять, но он не умел. Он промахивался почти по всем оленям, перепелам и кроликам, в которых когда-либо стрелял из лука или арбалета, и ему не нравилось поражать копьем испуганного оленя, загнанного в угол гончими. Единственное, на что он любил охотиться, — кабан, и только потому, что кабан мог повернуться и сражаться с тобой, пока ты не вонзишь копье достаточно глубоко. У Томаса был к этому талант.
— Это неблагородно — убивать издалека.
— Наш Господь велел вообще не убивать. В чем разница?
— Наш Господь также велел воздавать кесарю кесарево. Мой меч принадлежит моему сеньору. Вернее, принадлежал, пока англичане не нашпиговали его стрелами его при Креси. Как и меня, но я выжил. Бог, в Своей мудрости, создал меня воином.
— И все же ты едешь с человеком, который убивает издалека. Так что же ты делал на дороге с этими людьми?
— Ну... Это другое дело.
— Я спрашиваю.
— Ты спрашивала о луке, и я пытался тебе объяснить.
— Ты мог бы его продать.
— Это его, — сказал Томас, указывая на Жако. — Ему это нужно. Он слабый.
— И ты, если едешь с ним.
— Какая же ты заноза в заднице! В любом случае, я с ним не езжу. Больше нет. Ты это устроила.
Она опустила взгляд на свои ноги, пальцем ноги выковыривая соломинку из грязи.
— Зачем ты подошла к нам? Это было глупо.
— Мне нужно было...
— Я знаю. Твой покойный отец. Но девочки не должны подходить к солдатам. Теперь ты это знаешь. Верно?