— Ты мог бы взять ослицу.
— Что?
— Но ты съел мою ослицу.
Он что-то проворчал в ответ и начал вытаскивать все необходимое, начав с шести желтых свечей из пчелиного воска.
— Необычно — сказал он. — Ни у одного крепостного нет восковых свечей. Чем занимался твой папа?
— Он юрист. И он разводит пчел. Я имею в виду, разводил пчел. Он продавал мед и соты для них торговцу. Вскоре после того, как люди начали болеть, пришли несколько подмастерьев и сожгли ульи, сказав, что это пчелы принесли чуму сюда, летая в больные города и деревни, где жили евреи. Позже они вернулись, голодные, и попросили меда, но папа сказал им, что они его сожгли, поэтому они пригрозили убить его, но только ударили. Но он не сильно пострадал. Только у него немного осталось.
— Да, осталось, — сказал Томас, пробуя пальцем липкий горшочек. Затем еще один. Он бросил взгляд на Жако, который уже заметил горшочки и быстро приближался, забыв, что все еще держит лопату.
Томас встал и направил свой меч на мужчину, который вспомнил о лопате, уронил ее и упал на колени, сложив руки перед грудью. Он открыл рот, словно ожидая причастия. Томас стоял над ним с горшочком меда и мечом.
— Пожалуйста? — попросил Жако самым тихим голосом, на какой был способен.
— Ладно, ладно, птенчик. Перестань так жалобно глядеть, — сказал Томас, убирая меч в ножны. Он опрокинул горшок с густой янтарной жидкостью и поднес его ко рту маленького человека, чтобы струйка медленно попала внутрь. Жако издал радостный звук и проглотил каплю, ухмыляясь, отчего жидкость попала ему в бороду. Но второй капли не последовало, хотя он снова открыл рот в ожидании.
— Копай.
— Готово.
— Почти готово. Копай.
Томас вытащил из мешка девочки большую книгу.
— Что это?
Она просто посмотрела на него снизу вверх.
Он прищурился на буквы и прочитал их вслух.
— Фома Аквинский? Правда?
Она кивнула.
— Ты умеешь читать? — спросила она.
— Только не Фому Аквинского.
— Я думала, рыцари умеют читать.
— Кто сказал, что я рыцарь?
— Ты выглядишь как рыцарь.
— Ты нечасто встречала рыцарей. Большинство из них могут нарисовать цыпленка вместо подписи, но больше ничего... ученого.
— Фома Аквинский — любимец Папы. Потому что он мог бы стать лордом, но предпочел отречься от мира. Хотя мне больше нравится Святой Франциск.
— Я думал, что Аквинский был толстым.
— Не знаю.
— Он был таким. Он был великим и толстым. Поэтому он отказался от женских сисек и ел пирожные, пока у него самого не выросли сиськи.
— Не стоит насмехаться над великим человеком.
— Даже его книга толстая. Она весит как теленок.
— Я ее понесу.
— Сначала ты ее понесешь, а потом я тебя. Если она понравилась твоему папе, оставь ее ему. А это? Что это, черт возьми, такое?
Он держал в руках что-то вроде маленького инструмента из оленьей кости с ножкой и луковицей на конце. Она взяла его у него, поднесла к ведру с водой и налила немного. Затем она подула на ножку, и та приятно защебетала, совсем как птичка.
— Оставь это, — сказал он, забирая у нее свисток.
Он хотел было сломать инструмент, но она положила свою руку на его.
— Почему? Он ничего не весит. И делает меня счастливой.
— Делать тебя счастливой — не моя работа.
— Я знаю. Вот почему я хочу свисток.
Он хмыкнул и вернул его ей.
— Ты что, только и делаешь, что хмыкаешь?
Он снова хмыкнул.
Она ответила ему, подув в свою игрушку, умудрившись выглядеть одновременно невинной и вызывающей; свисток издал веселую птичью песенку.
— Но это ты точно оставишь, — сказал он, показывая ей крест из сосны и свинца.
Она перестала щебетать.
— Нет, — сказала она.
— Настоящий крест весил меньше.
— Его подарил нам францисканец.
— За пригоршню серебра и долгий плотоядный взгляд на твою мать, если я знаю своих францисканцев.
— Пожалуйста, не говори гадостей о моей матери. И это касается других твоих ругательств, пожалуйста.
— Отлично. Но это останется здесь.
С этими словами Томас встал и швырнул крест в грязное поле. Как только он бросил его, девочка вскочила на свои ноги-тростинки и подняла его из грязи, прижимая к груди, еще больше испачкав некогда белое платье. Он забрал его у нее и снова швырнул. Она снова побежала за ним.
— Черт возьми, — сказал он, когда она принесла его обратно. Он снова забрал его у нее и швырнул о дерево, где крест раскололся на две части. Девочка посмотрела на него, всхлипнула и поднесла запястье ко рту.
— Это просто из-за веса, — сказал он. — Мы найдем тебе что-нибудь полегче.
Она все еще всхлипывала.
— Не плачь из-за этой штуки. Это просто барахло.
— Я плачу не из-за этого.
— Иисус Христос, тогда из-за чего?
— Только на мгновение. Я увидела ее.
— Что ты увидела?
— Твою душу.
— Души невидимы.
— Не всегда.
— Всегда. Но не для тебя, а? Ну, и какая она? Рожки и козлиные ножки? Я дьявол?
— Нет. Но один из них рядом с тобой. Один из них всегда рядом с тобой. Они хотят тебя.
— Ведьма. Господи кровавый Иисусе, я собираюсь отправиться в путь с маленькой странной ведьмой.
Она вытерла слезы со щек внутренней стороной запястья. Она была похожа на дикую крестьянскую девчонку. Кто бы согласился ее приютить?
— У тебя в мешке есть расческа?
— Нет.
— А в доме?
— Да. Она принадлежала моей матери.
— Принеси ее. И начинай пользоваться.