– Вот черт! – подал голос Архирейский. – Мы с тобой, кажется, эту сволочь зацепили. Если сообщим в ВОГ, сюда примчатся прокуроры, начнут расследование, и мой отъезд сорвется.
Архирейский в последние дни командировки мысленно был уже дома, в кругу семьи. Оставаться на неопределенный срок в Карабахе он явно не хотел.
– Это не обязательно кровь человека, – подал идею Воронов. – Овца или коза могли поранить ногу, и вообще, кто сказал, что это – кровь?
– Пожалуй, ты прав, – охотно согласился командир отряда. – Не будем раздувать из мухи слона! Особистам из ВОГ не обязательно знать, что мы нашли какие-то странные пятна. Дай-ка автомат!
Архирейский прикинул по расположению гильз, какую позицию занимал стрелок у камня, лег на землю, прицелился.
– Судя по всему, – сказал он, – неизвестные бандиты хотели только попугать нас, спровоцировать на ответные действия. Вчера перед отъездом мы вышли на крыльцо. Свет лампы над входом в КПП отбросил наши тени на дорогу. Потом мы пошли через освещенный участок… Если бы стрелок хотел, он бы нас обоих одной очередью в решето превратил. Во всяком случае, в одного из нас он бы мог прицельно попасть, но не стал этого делать.
– Может, этот террорист просто-напросто стрелять не умеет? – возразил Воронов. – В сумерках расстояние до цели искажается. Хотел попасть в нас – взял выше, потом скорректировал огонь и начал обстреливать БМП.
– Не будем гадать! – Архирейский встал, вернул автомат Виктору. – Пошли, нам пора возвращаться.
– Может, гильзы соберем? – предложил Воронов. – Без них будет непонятно, откуда ночной бандит стрелял.
Командир отряда намек понял – без гильз привязать бурые пятна на камнях к конкретному месту будет невозможно. Воронов и Архирейский собрали гильзы, спустились к КПП. Там уже вертелся участковый, высказывал предположения, кто бы мог обстрелять пост ночью.
– Азербайджанцы это были! – уверял он. – Навели шуму и к себе в деревню вернулись. Надо у них тотальный обыск устроить, каждый дом проверить, в каждый курятник заглянуть. Не могли они автомат далеко увезти! Он где-то в деревне хранится.
– Мы доложим о происшествии генералу Коломийцеву, – пообещал инициативному участковому инспектору милиции Архирейский. – Решение обыскать целую деревню – только в его компетенции.
На обратном пути азербайджанские дружинники в Ходжалы без напоминания разобрали баррикаду на дороге и вновь собрали ее, как только «Москвич» с хабаровчанами скрылся из виду.
Архирейский написал рапорт, что ночью был обстрелян неизвестным автоматчиком, и уехал на вокзал. Его сообщение в ВОГ занесли в журнал боевых действий, но мер реагирования принимать не стали. Автоматная стрельба в те дни в НКАО была еще редкостью, зато ружейной пальбы и подрывов гражданской инфраструктуры хватало – каждый день посты сообщали о перестрелках в селах и на окраинах городов.
В расположении отряда Воронов закрылся в помещении штаба, достал рисунок, который незаметно от окружающих дал ему Грачев. На вырванном из тетради листе разлинованной в клетку бумаги талантливый слушатель наскоро изобразил мужчину лет тридцати пяти – сорока, с волевым подбородком, густыми, сходящимися у переносицы бровями.
Судя по лицу, незнакомец принадлежал к южнославянской этнической группе, а возможно, был смешанных кровей. Рисунок, выполненный авторучкой, был настолько хорош, что Воронов при встрече с уверенностью опознал бы «львовского корреспондента».
После изучения рисунка Виктор достал блокнот в красной дерматиновой обложке. На лицевой стороне ее заводским способом был нанесен герб, похожий на трезубец с мечом вместо центрального зубца. Герб был Воронову незнаком, раньше он никогда не встречал его.
Открыв блокнот, он обнаружил спрятанную под обложкой небольшую фотографию, на которой были запечатлены мужчина и женщина, сидящие перед объективом фотографа плечом к плечу, как близкие родственники или хорошие друзья. И мужчина, и женщина были очень серьезными, словно фотографировались на паспорт, а не на любительский снимок.
Женщине было лет тридцать, не больше. Она была упитанной, с пухленькими щечками, маленькими глазками и густыми бровями, сходящимися у переносицы. Судя по намечающемуся второму подбородку, женщина страдала начальной стадией ожирения, а может, просто любила хорошо поесть и поспать после сытного обеда.
Мужчина был Воронову уже знаком – именно его изобразил на своем рисунке Грачев. Виктор долго рассматривал фотографию и не мог понять, что общего у загадочного львовского корреспондента и молодой женщины, но что-то общее у них, без сомнения, было. Виктор отложил фотографию и стал листать блокнот. На первой странице авторучкой владелец блокнота написал крупными печатными буквами лозунг на украинском языке: «…Героям слава!»[5] Лозунг показался Воронову избыточно патриотичным и даже хвастливым, чем-то напоминающим «Слава КПСС!».
5
Министерство юстиции России внесло в перечень нацистских организаций, деятельность которых запрещена в России, Организацию украинских националистов (ОУН), ее символику и лозунги, в том числе «Слава Украине».