Как оказалось, курьеры могут передавать сообщения очень быстро. Не за минуты, конечно, но за считанные дни. Сногсшибательную новость о том, что война еще не началась, а русский император уже захапал Курляндию, а также о демарше Карла и гибели моих офицеров, достигли нас с упомянутым Карлом практически одновременно.
Читая послание Остермана, единственного, как оказалось, здравомыслящего человека, оставшегося на данный момент во всей Курляндии, я разбил три чашки о стену своего кабинета здесь в Кронштадте. Потом взял себя в руки, весьма относительно надо сказать, и сел писать письмо Карлу, в котором едва ли не обвинял его в жутком предательстве, в ходе которого были умерщвлены мои офицеры. Судя по количеству клякс в ответе, точнее, не в ответе, а в письме, отправленном из Вены одновременно с моим, Карл пребывал в похожем состоянии, обвиняя меня в захвате Курляндии. Пока я старался без матов составить ответ, Карл получил мое письмо, прочел и задумался. Войны начинались и за меньшее, чем убийство всех находящихся на территории в тот момент еще не захваченной, а вполне дружественной страны офицеров. И что Митаве очень сильно повезло, что Кропотов слез с горшка и бледный от мук и от горя все же умудрился навести порядок, не отдав город озверевшей солдатне. Короче, если убрать все политическое словоблудие, Карл признает за мной полное право присоединить лоханувшееся по полной герцогство к Лифляндии. Взамен он намекает на то, что мы братья, и договор вообще-то действует, да и Мария-Терезия еще дитя, а помолвка с принцем Уэльским – это далеко не свадьба, поэтому будущим родственникам он, конечно гадить не будет, но полный нейтралитет обещает. Кроме того, если я подумаю о том, чтобы отдать в качестве свадебного подарка кузине безусловно завоеванную, а как же иначе, половину Польши аккурат по Карпаты, да герцогство Литовское, то он, возможно поможет с Пруссией, в рамках нашего договора, естественно, если Фридрих-Вильгельм все же нападет. К тому же Карл намекнул, что по слухам, к отравлению причастен Август, или кто-то из его двора, а значит, у меня нет никаких поводов вступаться за эту гниду.
Я к тому времени уже остыл и разослал гонцов с требованием доставить мне офицеров, которых я помнил, как великолепных военачальников, правда, часть из них еще совсем молодыми оказалась, но где я возьму других?! За помощь против Пруссии я чуть было не пообещал Карлу Швецию, но вовремя опомнился, тем более что ко мне прискакал очередной гонец, на этот раз из Дании от моего царственного собрата Фредерика Пятого. Господи, я так скоро во всех этих Фридрихах, Фредриках и Фредериках запутаюсь, вот истинный крест, однажды перепутаю и в письме назову кого-нибудь не так, и очередную войну получу. Датский Фредерик выражал мне сочувствие по поводу жуткой трагедии, произошедшей с моими офицерами, похоже, уже весь мир знает, что меня почти обескровили, вот только Митава все еще была под моим контролем, а это значило, что не такой уж я беспомощный, чтобы с радостным визгом бросаться пробовать меня на прочность. Также Фредерик издалека намекал на то, что возможно, он сможет мне всячески помочь, как царственному собрату, разумеется, и пока придурок шведский пойдет воевать со мной, он вполне сможет пощипать шведов со своей стороны. Что ему многого не надо – вернуть бы свое. Я пожал плечами и ответил, что, почему бы и нет? Пожалуйста, мародерствуйте на здоровье.
Вот только Пруссия пока молчала, видимо Фридрих-Вильгельм ждал, наблюдая и решая, чью же сторону принять.
Все эти переговоры стали вообще возможны по одной простой причине – англичане весьма самоуверенно отказались от местного лоцмана и, попав в шторм, внезапно осознали, что северные моря – это не те моря, к которым они привыкли, это нечто совершенно другое. Флотилию разбросало по всей акватории Балтийского моря. И пока шведы их собирали, отлавливая по одному, и доводя до своих безопасных гаваней, у меня и появилось время, столь мне необходимое, чтобы подготовиться и решить, что делать дальше. Вот только я никак не мог предугадать диверсии против моих офицеров. Почему-то я думал, что в этом времени до подобного не опускаются. Ага, как же, не опускаются. Как выяснилось, еще как опускаются, и именно это поставило жирную точку в моих размышлениях насчет применения доступных мне знаний во взаимодействии с местными реалиями и доступными технологиями. Последнее – крайне важно: я в такой ярости пребывал в первые дни, когда узнал про случившееся в Митаве, что вполне мог бы ядерную бомбу забабахать и на ком-нибудь испытать. К счастью, я не мог этого сделать чисто физически, а потом немного успокоился и начал думать более рационально.