— Эрен когда-то спас мне жизнь. Моих родителей убили работорговцы. Из-за необычной внешности меня и мою мать хотели продать на чёрном рынке. Они планировали убить только отца, но пострадала и мама. Эрен оказался рядом. Потом его семья приняла меня к себе. Я вновь обрела родных людей. А когда пробили стену, они погибли. У меня остался только брат, я не хочу терять последнего родного для меня человека. Только за этим я и пришла в разведку. Переубедить его было невозможно, поэтому я решила, что защищу брата, как и обещала его маме. И мне страшно, что я могу не справиться.
Драко не мог вымолвить и слова. Понимание того, что эта девушка решила ему рассказать свою историю, вызывало табуны мурашек по всему телу. Кому как не ему понимать, что значит переживать за родных. У него больше не было за что цепляться. У Драко не было верных друзей, как у «золотого трио», у него был только он сам и его родные. Они не были образцовыми родителями, методы их воспитания он переосмыслил уже несколько раз. Наверное, он должен быть зол за то, что по их вине его жизнь пошла по кривой дорожке. Но он не мог, он до последнего делал всё, что в его силах ради их благополучия. У Микасы пусть и другая история, но она так же держится за последнего родного человека. Пусть и другими методами, но тоже пытается защитить брата от гибели.
— Хэй, ты самый сильный человек, которого я встречал, а я из мира, где люди владеют магией. Я уже говорил, что ты справишься. Только о себе не забывай, а то потеряешься, защищая других.
Взгляд слизеринца опустился на чёрную метку. Его напоминание о том, как он потерял себя, защищая других. Выбраться из заложников своего прошлого слишком сложно. Ему не хотелось, чтобы девушка, сидящая рядом, оказалась в той же ситуации. Она определенно заслуживает чего лучше, чем быть страховкой для своего брата.
— Знак на твоей руке… почему ты сделал такой выбор? Получается, ты боролся против тех ребят, которые попали сюда с тобой? — задала Микаса давно интересующий её вопрос.
— У меня никогда не было настоящих товарищей. Моим примером всегда был отец, и когда нужно было сделать выбор, я последовал за ним. Это казалось чем-то нереальным, я не совсем понимал, что от меня нужно. В нашем доме происходили сборища этих людей. Тогда я впервые увидел, как они убивают. Убивают без какой-либо цели, им не нужна была ни информация, ни услуга. Лицо той женщины до сих пор не даёт мне покоя. Потом я получил задание — я должен был убить человека… хорошего человека. Отступать было некуда, от моей решительности зависела судьба моих родных. Если бы мне не помогли, наверное, я бы сделал это. Когда планы Волдеморта начали рушиться, я надеялся, что у того «трио» всё получится. Надеялся, что они смогут победить. И они смогли. Только вот моя репутация от этого не изменилась. Для всех я до сих пор ублюдок с клеймом на руке. От него теперь не отмыться.
— Ты не кажешься мне плохим человеком, ты просто запутался. Плевать на эту змею, если ты смог выбрать другой путь. Я бы могла доверить тебе прикрывать свою спину в бою, — Микаса коснулась ладонью метки, — ты уверен, что у меня всё получиться, так почему ты так не веришь в себя?
Драко уставился на метку, которую только что накрывала ладонь девушки. Впервые он кому-то рассказал о том, что его тревожит. Впервые его нормально выслушали и поняли. Впервые кто-то в него поверил. От понимания этого в груди разливалось приятное тепло, а на лице появилась благодарная улыбка. Слова были лишними, по нему и так видно насколько он признателен.
После затянувшейся паузы девушка решила напомнить, что близится время ужина. Драко только махнул головой и, сохраняя молчание, направился вслед за девушкой. Идти в её компании, не произнося ни слова, было на удивление комфортно. Никто не чувствовал необходимости что-то говорить, всё было ясно и так. Но Драко всё решился на простое:
— Спасибо, для меня это было важно.
***
Вся дорога в штаб прошла в молчании. Гермиону не отпускала мысль, что она стала свидетельницей слишком личного разговора. Капитан не был щедр на эмоции, а она дважды за день смогла увидеть его слабости. Поразительно, что мужчина, который не выражал ни капли сомнений в бою: убивал моментально, не раздумывая, решил сохранить жизнь Кенни. Он его бросил, пытался убить, но даже это не повлияло на выбор Леви. Вероятно, они больше не встретятся. У Гермионы в голове крутилось много вопросов, но задать их сейчас она не решалась. Казалось, что спроси она хоть что-то, и капитан разозлится. Поэтому она дождалась, пока тот начнёт говорить первым. Но он только осведомил её о том, что они прибыли к ужину.
В столовой их ждала весьма странная картина, гул был слышен ещё в коридоре. К одному из деревянных столбов была привязана Саша Браус, возле неё находились Рон и Конни. Парни кормили её кусочками мяса. Представить причину, по которой её обездвижили было нетрудно. Эта девушка в одиночку могла ликвидировать недельный запас еды.
В другой части столовой дрались Жан и Эрен. Хоть дракой это было трудно назвать. Они больше разводили шум и практиковались в словесном сражении. На удивление никто не спешил их разнимать, будучи занятыми своим ужином.
Сцену прекратил капитан. Подойдя к своим подчинённым, он уложил их на землю двумя резкими ударами в живот. Все отвлеклись от своих тарелок, застывая в немом ужасе. Гермионе было не по себе, она впервые видела, чтобы капитан применял физическую силу к своим подчинённым. Тем временем он только развернулся и направился в сторону выхода. Видимо, планы на ужин изменились. Девушка поспешила его догнать, чувствуя некую вину за его состояние. Поравнялась с ним она уже на улице. Леви остановился и поднял голову вверх, смотря на звёзды, которые начинали появляться на небе.
— Извините, я зря предложила идею с боггартом. И…мне жаль, что я стала свидетелем того разговора, — сказала Гермиона, решившись нарушить молчание впервые с того момента, как они оказались возле Кенни.
Капитан, казалось, никак не реагировал на слова волшебницы. Давно у него не было настолько эмоциональных событий. Он не считал девушку виноватой в случившемся, да и к Кенни сам её позвал. Ей не было за что извиняться. Капитан был уверен, что со страхами нужно бороться. Но как бороться с назойливым чувством возможной потери. После смерти Фарлана и Изабель мужчина был уверен, что больше ни с кем не станет сближаться. Выдержать чувство собственной вины и беспомощности было сложнее, чем сражаться с оравой титанов. Но невольно, без разрешения в его жизнь входили новые люди. Каким бы дотошным не был Эрвин иногда, как бы ни бесило безумство Ханджи, самонадеянность Микасы или истерики Эрена — он не хотел никого терять.
— Спасибо, что излечила его раны. А в остальном я не думаю, что ты сможешь это понять, — ответил девушке Леви.
— Мы тоже теряли близких людей, и я понимаю, как это сложно. Мои родители сейчас даже не помнят о моём существовании. Я стёрла им память перед началом войны, чтобы в случае чего они не корили себя за мою смерть. Никто из нас не был уверен, что выживет.
Леви оторвал взгляд от звёзд и направил его на девушку, что стояла рядом. Сколько же сил и решительности в ней ещё скрывается. Он сам знал, чего стоит вступать в бой без уверенности в своём выживании. Ему хотелось отвлечься от последних событий и не продолжать тему, которая выбивает из колеи. Поэтому он просто предложил:
— Мне нужно заполнить много документации, сделаешь кофе?
========== Эмоциональные поступки ==========
Леви рассматривал аккуратные буквы, которые Гермиона выводила на бумаге. Ему нравилась внимательность и старательность, с которой девушка относилась к работе. Такой подход был близок и ему самому. Раньше он не спешил звать кого-либо на помощь, хоть бумажную работу он и не любил. Капитан ценил порядок и выражалось это даже в заполнении бумаг. Всё должно быть структурировано и последовательно. Однажды с ним за документами работала Ханджи и повторять этот опыт он не желал. Майор писала быстро, неразборчивым почерком, не разделяя бумаги по стопкам. Такое сотрудничество только заставляло его глаз дёргаться. Ему впервые с кем-то так комфортно сотрудничать. Взгляд зацепился за его любимую чашку, в которой сейчас остывал кофе. Аромат заполнил кабинет. Ему действительно нравился напиток, хоть сначала он относился к нему с немалой долей скепсиса.