Никогда не подумаешь, как много можно узнать о человеке, наблюдая, как тот покупает еду. На самом деле, очень многое. Люк скупался дико, бросая покупки в корзину, будто ненавидел их. Саншайн скупалась медленно и безрассудно, переходя от одного ряда к другому. Она смотрела на сыр в течение двадцати минут, зато брала первую попавшуюся пачку макарон на пути к кассе. Никто из них никогда не нюхал кофе и не поглаживал яйца или окунал руку в фасоль. Ни разу.
— Где ты научился выбирать еду? — спросила я. — Ты хорошо справляешься. Не слишком медленный, не слишком быстрый.
— Я учился в кулинарной школе, — ответил он.
— Нет, не учился. Ты всё ещё учишься в средней школе.
— Разве? — спросил Ривер и одарил меня своей хитрой кривоватой улыбкой.
— Да, учишься, — сказала я. А затем слегка нахмурилась. — А разве нет?
Ривер просто покачал головой и рассмеялся.
Когда мы вернулись в Ситизен, он помог мне разложить продукты по местам. В нашей кухне уже много лет не делался ремонт, но все приборы ещё были пригодны. Это была большая яркая комната с шафрановыми стенками, высокими потолками и длинным дубовым столом посредине. По обеим сторонам были два окна, и у дальней стены стоял старый жёлтый диван, гревшийся под лучами дневного солнца. На окнах были клетчатые занавески, а пол покрывала тёмно-жёлтая плитка.
Иногда я засыпала на этом диване. Пребывание тут в ночное время напоминало мне о том, как я делала голландские рождественские печеньки с Фредди — запах жареной корицы укрывал меня, как одеяло, а сахарные крошки таяли на языке, как снежинки.
Ривер наклонился и стал осматривать шкафчики. Его кофта приподнялась сзади, и я уставилась на загорелую кожу, проглядывающую над его штанами.
Внезапно мне захотелось поцеловать его в поясницу. Честно говоря, мне никогда раньше не хотелось поцеловать мальчика. Ни парней, с которыми Люк и Саншайн закрывали меня в шкафу, ни любого другого безрассудного, испорченного, небайроничного парня в нашем городе.
Но Ривер был… Ривер был…
— Вайолет?
Я моргнула и подняла глаза вверх, чтобы встретиться с ним взглядом. Он оглядывался через плечо, наблюдая, как я наблюдаю за ним.
— Да?
— У тебя есть сковородка? Только не тефлоновая, ненавижу такую. Чугунная? Или из нержавеющей стали?
Я нашла Риверу старую чугунную сковородку в ящичке у раковины. Поставив её на плиту, я на секунду представила молодую Фредди в жемчужном ожерелье и шляпке, сползшей немного в сторону, стоящей за этой самой сковородкой и готовящей омлет после ночи, проведённой за сумасшедшими танцами, популярными в её дни.
— Блестяще, — сказал Ривер. Он зажёг газовую плиту и кинул масло на сковородку. Затем нарезал багет, обмазал его чесноком и проделал дырку в каждом кусочке. Положив хлеб на масло, парень разбил яйца и залил ими дырочки. Желтки были ярко-оранжевого цвета, что, ели верить папе Саншайн, означало, что курочки были счастливы как никогда, когда высиживали их.
— Яйца в рамке, — улыбнулся мне Ривер.
Когда они приготовились, но всё ещё были жидкими, он положил их на две тарелки, нарезал маленькими кубиками помидор и посыпал ими хлеб. Помидоры росли в паре миль от Эхо, в какой-нибудь милой теплице: они были греховно-красными и спелыми, как полуденное солнце. Ривер посыпал их морской солью, слегка полил оливковым маслом и передал мне тарелку.
Я облизала губы. Но не так, как делала это Саншайн. В моём движении не было сексуального подтекста. Я оставила вилку на столе, взяла поджаренный хлеб руками, пожевала, проглотила и засмеялась.
— Ривер, это так вкусно! Очень-очень вкусно. Где, чёрт возьми, ты научился готовить? — масло и томатный сок стекали по моему подбородку, но мне было плевать.
— Честно? Моя мама работала поваром, — Ривер снова одарил меня своей кривоватой ухмылкой, хитрой, хитрой, хитрой. — Это брускетта, но с жареными яйцами. Американский вариант итальянского блюда.
Я откусила ещё кусочек. Мой рот просто пел от услады. Я проглотила и собиралась снова впиться в пищу, когда кое-что вспомнила. Строго посмотрела на Ривера.
— Мне казалось, ты говорил, что твоя мама археолог.
Губы парня блестели от масла, а глаза смеялись с меня.
— Разве?
— Да.
Он пожал плечами.