— Она тоже плохо с тобой обращается.
— Ривер, ты её даже не знал, когда использовал на ней сияние в туннеле.
— Это правда, — он снова рассмеялся. — Послушай, Ви, дело в том, что я страдаю от прискорбной необходимости в справедливости. Да, мне нравится ощущать сияние. Да, мне трудно себя остановить. Но я также не могу просто стоять и смотреть, как люди плохо относятся к тем, кто этого не заслуживает. Это мощная сила. Возможно, даже более мощная, чем сияние. — Он замолчал на секунду, и блеск вернулся в его глаза. — Но я также любитель попроказничать. Так что, если выбирать между двумя вариантами…
На моём лице была написана ненависть, но Ривер делал вид, что не замечал.
— Поэтому ты осиял Джека и ту девочку Изобель? Потому что любишь проказничать?
Парень перестал улыбаться.
— Этим… я не горжусь. Честно слово. Всё зашло слишком далеко. Я это понимаю.
Я ни на секунду не поверила, что он сожалел о содеяном. Но мне этого хотелось.
— Просто не делай так больше. Ни с кем. Я серьёзно, Ривер.
Он кивнул.
— Я и не планировал.
Мы зашли в магазин и купили бананы и свежие булочки с шоколадом на завтрак. Женщина за прилавком улыбнулась, когда Ривер платил за еду. Милая улыбка. Искренняя. Ривер улыбнулся в ответ. И я вспомнила о том, что сказал Люк на чердаке. Что никто в городе с нами не общается. Впервые за всё время я задумалась, не сами ли мы в этом виноваты.
Может, мы действительно снобы? Мы жили в большом доме, и наши предки были великими людьми, но деньги закончились, а Ситизен едва не разваливался. Тем не менее, мы продолжали держаться особняком. У родителей были друзья, которые иногда наведывались в Эхо, но они никогда не дружили с людьми из собственного города. Папа однажды сказал, что единственное, что ему наскучило, это скучные люди, а в Эхо живут только такие. Вспоминая эти моменты, я гадала, не было ли ему просто стыдно, что мы не можем заплатить по счетам за отопление.
Я глубоко вдохнула и улыбнулась женщине. Она тоже улыбнулась. Это было приятно.
Ривер показал мне, где живёт Джек. Дом находился на тупиковой улице рядом с большой кирпичной коробкой ненависти, в народе величаемой школой. Меня аж передёрнуло, когда мы проходили мимо. Мне хотелось обучаться на дому, как папа, но мы не могли себе этого позволить.
Я не знала, хватит ли мне сил вернуться в школу осенью, если родители не приедут. Люк увлекался спортивными играми и общался со спортсменами — по крайней мере, во время учебного года. У меня же была только Саншайн, а Саншайн… это Саншайн.
Наверное, мне стоило бы вступить в какой-нибудь кружок, например… театральный. И в клуб пчеловодов. Может, не нужно было проводить всё свободное время с книгами? Или следовать за девяностолетней бабулей, которая любила поговорить о Дьяволе?
Я внезапно почувствовала себя старой. Очень старой. Как Фредди. Я прижала ладони к лицу, но мои щёки всё ещё были гладкими, мягкими, юными.
Ривер покосился на меня, и я опустила руки. Мы пришли к дому Джека.
Он был маленьким, с отслаивающейся краской и грустной аурой, как забытая игрушка, оставленная под дождём. Мы подошли к двери и постучали. Я приготовилась улыбаться, так как ожидала увидеть серьёзное лицо Джека за дверью.
Вместо него нам открыл мужчина. Он был высоким и тощим, с седыми волосами и тёмными кругами под глазами, как у истощённых вокзальных бродяг в 30-х годах. Но его утончённые, правильные черты лица имели приятную, городскую грацию, которую было не скрыть даже за синяками и выступающими костями. Когда-то давно он был очень красивым. На нём были грязная жёлтая рубашка и коричневые шерстяные штаны. Помятый жакет от костюма валялся комком в коридоре.
Это был Даниэль Лип — тот пьяница, который любит рассказывать на каждом углу всё, что он думает о моей семье, мужчина, испортивший нам вид в первый день с Ривером, когда мы пили кофе. И меня внезапно осенило. Я поняла, почему Джек одинок. Почему он такой тихий.
Даниэль Лип стоял со стаканом янтарной жидкости, обхватывая его длинными пальцами. Полагаю, он пил бурбон. В его второй руке была зажата иголка с длинной чёрной нитью. У него были большие глаза, как у Джека, вот только у мальчика они выглядели пронзительно, меланхолично, а у него — потеряно.
— Джек дома? — спросил Ривер. Его выражение лица отражало моё. Удивлённое. Недоумённое. Обеспокоенное.
— Чего вам от него надо? — голос у мужчины был хриплый и тихий, но с нотками вызова. Не успел Ривер ответить, как в дверном проёме появился сам мальчик.
— Привет, Ривер. Привет, Вайолет. Знакомьтесь, это мой папа.