– Может, ему нравились парни.
Товарищ взглянул на меня:
– Если это аристократ, то сразу извращенец?
Я фыркнул:
– Извращение это только для бедняков, которым, чтобы выжить, нужно плодиться, чтобы дети помогали по хозяйству. Для тех, кто может себе позволить любовь, а не расчет, – это норма.
Крой постарался вернуть беседу к делу:
– Это все?
Верло нахмурился, задумался, неуверенно пробормотал:
– Все вроде…
Похоже, чувствует себя как на экзамене. Я хмыкнул, особо не скрывая удовольствия от созерцания его неловкости. Парень покосился на меня, снова нахмурился и принялся усердно изучать носки сапог.
– Тебе есть что добавить?
Повернувшись к командиру, я убедился, что он смотрит на меня.
– А надо?
– Если хочешь чему-то научиться – надо, – сухо сказал Кэллит.
Ох… Я скептически приподнял бровь:
– От того, что вы проверяете знание мной теории, я чему-то научусь?
– Нет. Ты научишься чему-то, если будешь думать и рассуждать. Если будешь делать это мысленно, то никто не сможет указать тебе на ошибку.
Я скучающе ковырнул ноготь, вытаскивая пыль, накопившуюся в дороге. Говорить совсем не хотелось, но становилось очевидно, что от Кэллита проще и быстрее отделаться, дав ему то, что он хочет.
– На теле нет повреждений. Кровь не его. Тут был еще как минимум один человек, кроме жертвы.
– Хорошо, – командир выглядел вполне удовлетворенным. – Ваши следующие действия?
– Допросить хозяина, – тут же выплюнул Верло заученную мысль.
– Приступайте.
Кэллит посторонился от входа, выпуская нас. Я последовал за быстрым товарищем, ловя себя на неприятной мысли, что пока мои опасения не оправданы и командир выглядит хорошим учителем. Почему эта мысль мне неприятна, когда должна радовать?.. Но я додумать не успел, пришлось сосредоточиться на беседе.
– Позвольте задать вам несколько вопросов. – Верло остановился напротив замершего недалеко в коридоре аристократа. – Кем был погибший?
Тот замялся, глаза забегали.
– Это важно?.. Просто наш гость. Вам ведь нужно найти кначета, какая вам разница?
– Мы знаем, что в призыве участвовал кто-то еще, – серьезно ответил стажер, и я прикрыл глаза ладонью – Офасса, богиня понимания, если люди врут и ты еще жива, снизойди до дурака… Хозяин хором ведь тоже подозреваемый! Надо иначе добывать информацию! Вот он теперь так возьмет и признается…
Мужчина ожидаемо побледнел:
– Это невозможно, он был один.
– Может, он впустил кого-то мимо вас. Поэтому мне надо знать, кто он, чтобы понять, кто мог быть с ним.
Аристократ снова замялся.
– Кначет на свободе, – заметил я, – если кто-то из вашего дома участвовал в призыве, он может вернуться, чтобы убить свидетеля.
Блеф, конечно. В теории может, но вряд ли кначет думает о том, что люди могут составить его портрет и таким образом найти.
Хозяин так побледнел, что я запереживал. Переборщил с запугиванием – как бы не грохнулся в обморок.
– Видите ли, я не знаю этого молодого человека, он друг моего сына… Поговорите с ним. Я провожу вас.
Мужчина поспешил по коридору дальше. Кэллит молчаливой тенью следовал за нами, никак не вмешиваясь в происходящее. За соседней дверью на стук ответил глухой голос:
– Я занят!
– Элиторы хотят с тобой поговорить, – мягко произнес аристократ.
За дверью воцарилось непродолжительное молчание, потом послышались шаги, и дверь распахнулась. На пороге возник взлохмаченный парень лет двадцати. Помятая одежда, усталый вид, синяки под глазами… Похоже, он долго не спал и, возможно, участвовал в ночных событиях.
Дождавшись, пока мы пройдем, юноша захлопнул дверь перед носом отца и, обернувшись, мрачно спросил:
– Чего вы хотели?
– Сочувствуем вашей потере, – заговорил Верло, дождавшийся кивка от командира, – нам нужно знать, кем был погибший и кто был с ним в прошлую ночь.
– Его звали Лексер Денеш, сын археолога Альбино Денеша. Их дом в конце Серебряной улицы. Он пришел с человеком, которого я видел впервые, попросил комнату на ночь. Мои друзья часто так делают, когда дома становится слишком… душно.
– Значит, вас с ними не было? Вы что-нибудь знаете, слышали? Сможете описать спутника Лексера?
– Нет, я особенно его и не разглядывал. Они поздно пришли, я хотел спать, просто впустил, и все. Было темно, а человек был в плаще с капюшоном. Я ничего не слышал.