Охотник разинул рот, обнажая ряд острых зубов, и до меня донесся хриплый, возбужденный голос:
– Сильлечо́йн…
Я вздрогнул, распахнул глаза, прижал палец ко рту. Поняв, кначет продолжил мысленно:
– Это правда ты. Я не верил, что ты существуешь… Если то, что о тебе говорят, если то, что я чувствую, – правда, – помоги!
В голосе жаркая мольба, надежда… Трепет. Разве можно такому отказать?.. Обмануть такую веру?
Я грустно коснулся его раны, провел по краю, понимая, что это не причиняет ему боли:
– Ты только что сражался с элито́рами. С моими товарищами. И до этого убивал людей – иначе откуда они вообще о тебе узнали? – и после этого просишь меня о помощи?..
Кна́чет отшатнулся, забалансировал на краю зубца, глаза широко распахнулись, лицо вытянулось.
– Ты… Разве ты не за нас?.. Разве ты стал элито́ром не для того, чтобы уничтожить их изнутри?
Рука сама собой опустилась. Я отвернулся, не в силах смотреть ему в глаза.
– Я за невинных. Те, кого ты убил… В чем они были виновны?
Хозонам не отвечал, но я чувствовал его взгляд, в котором появилось что-то еще. Боль?..
– Может быть… – даже мой мысленный голос звучит хрипло от комка в горле. – Может быть, ты не считаешь их невиновными. Может быть, ты считаешь, они заслуживают наказания. Кто я такой, чтобы судить тебя? Но если я не могу судить, я не могу и помочь тебе. Если я не могу судить, я просто останусь в стороне – и пусть победит правый.
– Нет… – Теперь и он опустил взгляд. Надежда поугасла, зато мгновенно выросли отчаяние и страх. – Я хочу жить! Я так хочу жить!
Ярость всколыхнулась в душе, заставляя вперить в него взгляд:
– А когда ты шел в город убивать вместо того, чтобы прятаться от людей в лесах, чтобы они даже не узнали о твоем существовании, – не хотел?
Снова тишина. Какое-то время охотник молча сверлил взглядом камни у меня под ногами, потом повернулся к городу… Его окружала магическая сеть – ни один кначет не выберется за стены. Куча элиторов трудилась над ловушкой весь день. Прикрыв глаза, кначет встал.
– Прости. Я… Теперь, когда ты сказал, я думаю, что, может быть, ошибался. Ненависть ослепила меня. Может быть, я… – Он выдохнул сквозь зубы и распахнул крылья, готовясь сигануть вниз.
– Стой! – Я рванулся, перехватывая охотника за холодную ладонь. Он обернулся, и во взгляде сильнее всего сияла вина. – Если… Если ты пообещаешь, что больше никого не убьешь, я помогу тебе.
Если смогу… Это будет дорого мне стоить, но… Я должен.
– Почему?.. Почему они так дороги тебе? Они же люди. – На последнем слове лицо кначета исказила неконтролируемая гримаса отвращения.
– Они такие же, как вы, – прошептал я, – такие же, как вы. Пусть вы выглядите иначе. Пусть вы чем-то отличаетесь, но в целом… Они такие же. Они не злодеи, понимаешь? Те, кого ты убил, скорее всего, просто проживали свои судьбы, не причинив боли ни одному кначету. Они не заслуживали смерти.
– А мы?.. Те, кто попадает сюда случайно, не желая людям зла, – те заслуживают гонения и казни? – в его голосе горечь.
– Нет. Не заслуживаете. И я сделаю все, чтобы это остановить. Но пока вы продолжаете убивать невиновных… Что я могу сделать?
Снова молчание. Кначет думал. И я больше не чувствовал в его душе ненависти. Только смятение. Он так верил мне, что мгновенно усомнился в многолетних постулатах…
– Обещаю, – выдохнул он, и я радостно улыбнулся. Окрыленный, протянул к нему руки.
– Спасибо. Правда, спасибо. Это очень, очень много для меня значит.
За неимением ножа я взял его ладонь и полоснул когтем по своей. Кровь полилась, обагрила камни… Зазмеилась, потекла, формируя под кначетом рунический круг. Хозонам смотрел на меня не моргая, похоже, силясь запомнить, впитать. Я чувствовал, как трепетно бьется его сердце.
Это один кначет… Всего один кначет. Но и это – успех. Если я заставил усомниться одного, то, может, еще не все потеряно. Может, вражду еще можно остановить.
Закрыв глаза, я выдохнул, вместе с воздухом выпуская всю накопленную за последние годы энергию. Маленький ручеек потек к руке, затягивая рану, остальное закружилось над рунами, запустило их, заставив светиться, кружиться, отлепившись от пыльных камней… Под охотником разрослась черная дыра, и он исчез в столпе тьмы. Миг – и круг погас.
Закружилась голова, сковала слабость. Опершись о зуб башни, я медленно сполз на холодные камни и закрыл глаза. Волнами накатывала темнота. Но я не должен падать в обморок. Нужно стереть круг, пока кровь еще не засохла. Его не должны найти.