Завидовать, безусловно, было чему. И стерильной чистоте, и завтракам с пятью сортами колбасы, который нам каждое утро подавали немецкие девчонки в школьной столовой, и постельному белью, которым были застелены наши раскладушки, в красно-белую клеточку. Все, все было не так. Все было по-другому. И все вызывало у нас не то что удивление, а даже легкое оцепенение. Но сказать, что нам это все очень нравилось? Конечно, нравилось, но на самом деле мы очень уставали. Уставали от напряжения, от того, что уже мешались слова немецкие и русские, от того, что постоянно вслух надо было восхищаться, улыбаться. Но при этом надо было не забывать:
– Вот у вас какая башня телевизионная необыкновенная, прямо чудо. Но у нас в Москве тоже башня есть. – И дальше вспоминать изученную в 6-м классе тему – «Останкинская башня – чудо современной архитектуры».
То есть напряг постоянный. А уж с этой башней вообще некрасиво вышло. Ну невозможно же все время все помнить и из образа не выходить. Вот мы со Зверевой и оплошали слегка. То есть оплошала-то, конечно, я, она только так, поддакивала слегка, да головой кивала. Но все равно.
– Смотри, смотри, вон Бранденбургские ворота!
– А вон школа, где мы живем! Как же все видно отлично, хоть и высоко. Практически все, как на нашей башне, на Останкинской, или все-таки пониже здесь?
– А иллюминация-то вечером в Берлине какая, мама дорогая!
– Ну восторг!
– Девочки, а вы из Союза?
Рядом с нами стояла женщина средних лет в больших темных очках.
– Да, по школьному обмену приехали. А вы тут что делаете?
– А я у дочери в гостях тут. Вот за немца замуж вышла, теперь в Берлине живет, – вдруг тетенька начинает на наших глазах шмыгать носом, жалеть свою бедную дочь и ее загубленную жизнь.
– Да, ладно, ну что же горевать-то. Она же не в деревню глухую уехала. Посмотрите, как тут здорово. Уж не сравнить с тем, как у нас! – пыталась я как-то тетю успокоить. Ну что же бедная женщина все плачет и плачет. – И еда, и в магазинах вещи там всякие.
В общем, забылась я как-то. Все рассказываю, рассказываю в основном об отличиях нашей советской деревни от всего, мною тут увиденного. Чувствую, меня кто-то за локоть тянет. Это уже Зверева опомнилась. Тут меня прямо пот холодный прошиб. Это что же я тут рассказываю-то? Как же я забыть-то могла, где я нахожусь? Быстро перестраиваюсь, пытаюсь вспомнить, что в нашей деревне зато воздух свежий, а тети-то и след простыл. Настроение было испорчено. К нарастающей усталости добавился еще и животный ужас. Что теперь будет-то?! Наверное, меня посадят в тюрьму. Или, что еще страшнее – просто выкрадут. Вот прямо дернут за руку, и окажусь я по другую сторону Берлинской стены.
Ночью рассказали шепотом эту душераздирающую историю нашим девчонкам.
– Да, ну вы даете! И кто вас за язык тянул? Ведь было же сказано, говорено-переговорено. Про Родину ничего плохого не говорить. Мы своим СССР только гордимся. Только. У нас все замечательно.
– Ой, да уж знаем! Что вы нас еще больше расстраиваете?
– Все, девчонки, не переживайте. Ходим только вместе. На всякий случай к стене близко не приближаемся. Может, и обойдется, – как всегда правильные выводы сделала Ирка. Не зря она у нас уже который года комсорг класса.
Все равно уснуть спокойно не удалось. А ведь на следующий день еще одно испытание – день в семье.
Когда Петра была у нас, все было значительно проще. Все-таки я была на своей территории. Задействована на это мероприятие была вся моя семья в полном составе. Долго выбирали меню. В итоге остановились на нашем фирменном блюде – пельменях. Лепили заранее, дружно, все вместе. Культурная программа – ходили в Пушкинский музей. Развлечения – Парк Горького. Тихий отдых – просмотр дома всей семьей фотографических альбомов. Устала я от напряжения, как собака. Потому что одно дело просто говорить на немецком языке, а совсем другое – еще и переводить, что хотят спросить мои любознательные родственники и что отвечает воспитанная Петра. Петра осталась довольна: и фотографии наши понравились, и американские горки, и пельмени. А то у Кузи мама окрошку сделала. И что? У немецкой девчонки потом живот разболелся. Вся культурная программа свелась к туалету. И объясниться она с Кузей не смогла. Он же не понимает ничего. И как его в нашей школе держат?!
Что преподнесет мне семья Петры? Теперь-то я понимаю, что самым лучшим бы для меня было, если бы просто где-нибудь в углу комнаты посадили и одну бы на целый день оставили.
Семья Петры Линдт так не думала. Видимо, они хотели не ударить в грязь лицом и программу подготовили еще более насыщенную. Причем о том, что будет следующим номером их обширной программы, они заранее не рассказывали. То есть один сюрприз должен был идти за другим. Пока я не ошалею от их изобретательности. И действительно, как мне удалось не ошалеть? Не понимаю сама.