И началась у нас другая жизнь. Была жизнь без собаки, теперь стала жизнь с собакой. Разница – огромная.
Хлопот и забот прибавилось страшно много. Пиратик рос не по дням, а по часам и превратился в большого неуклюжего пса с довольно симпатичной мордой. Мы построили ему роскошный вольер с будкой. Просто целый дом.
С няней же начались скандалы. Безусловно, у собаки должен быть один хозяин, и собака должна это чувствовать. Сережа пытался ее воспитывать по-своему, потом приходила няня и все рушилось. Няня доверительно говорила Пирату: «Ты этих не слушай. Мы с тобой все сделаем, как нам нужно». – Пару раз муж пригрозил няне, что отвезет Пирата к ней домой. Она затихала на какое-то время, а потом опять свою линию гнуть продолжала.
Мы Пирата к сухому корму приучаем, она ему каши варит. Мы его в дом не пускаем, она, если нас нет дома, ему дверь открывает. Самое неприятное здесь было то, что няня пыталась сделать своим союзником нашего Артема.
– Пусть родители не разрешают, а мы им не скажем!
Пират вырос в хорошего пса, умного и для дворняги даже очень красивого. Но гены дворовой собаки были, к сожалению, сильнее. Главная радость в жизни была для него убежать за ворота. Всеми правдами и неправдами, любым обманом он пытался от нас свалить.
Приходил он, как правило, дня через два – грязный, голодный, весь побитый. Мы его мыли, лечили, откармливали. Ему было жутко стыдно, он ходил за нами, поджав хвост, заглядывал в глаза, а потом повторялось все сначала. Причем всегда по одному и тому же сценарию.
Сначала он лечился и просто не мог встать, потом дня два он пытался загладить вину перед нами. Затем, когда понимал, что на него тут никто не сердится, просто какое-то время наслаждался жизнью. Ел, отдыхал, гонял бабочек, играл с нами. И потом он начинал скучать…
Вообще он по своей натуре страшно напоминал алкоголика или просто гулящего мужика. Фазы ну абсолютно те же.
Ну тошно ему было уже на нас на всех глядеть, включая лебезившую перед ним няню! Ну все было противно, хотелось праздника! Хотелось приключений и воли. И именно в этот период появлялись его верные друзья – две страшные и грязные собаки. Они приходили каждый вечер, как стемнеет. Мы, приезжая с работы, уже могли их наблюдать. Они чинно сидели под нашим забором. Даже не гавкали. Просто ждали друга, когда тот, наконец, сможет составить им компанию и будет в их компании третьим. Сидели они всегда с большим достоинством, то, что мы проезжали мимо, их никак не трогало. Это была абсолютно их территория, с их собственным другом за забором.
Все это до боли напоминало мне фильм «Афоня». Думаю, все-таки собаки его не видели. Но вели себя точно так же, как те собутыльники.
С наступлением темноты друганы начинали тихо подвывать. Причем так интеллигентно: «Мы никого не принуждаем. Это уж тебе самому решать, с нами ты или нет. У нас тут, знаешь, как замечательно. Но ты сам смотри, не хочешь, и не надо». И, подождав немного, собутыльнички трусили прочь.
Через пару дней Пират уже тоже начинал им тихо подвывать в ответ на провокации. Но боролся, боролся, что есть сил. Это действительно было потрясающе. В этих его подвываниях было все. Сначала: «Пошли отсюда, мне без вас хорошо!» – «Ну а что там нового? Как Манька, как Дунька? А Шарик с Тарзаном подрались все-таки или нет?» – «Ох, плохо мне, ребята, да неудобно. Хозяев подвести не могу. В прошлый раз ведь весь в клещах приполз. Врачиху вызывали, уколы какие-то делали. Заботятся ведь здесь обо мне, кормят, поят, никогда про меня не забудут. Вон хозяйка вечно на себе мешки с кормом таскает. И эта, старая, – Пиратушка, Пиратушка. Нет не пойду, и не приходите больше».
А дальше следовало: «Ну что, опять пришли? Правильно сделали. Надоели они мне тут все. Сами между собой ругаются, чем меня кормить. А мне что, все едино, лучше бы ворота открыли. Замучился я уже в этой клетке. Не то что у вас – свобода. А пожрать – и на помойке найти можно. Нынче люди богато живут, вон сколько всего выбрасывают. Все, ребята, выхожу».
Тут Пират начинал лаять, метаться по своему вольеру, как дикий зверь. Сережа его выпускал, потому что он не давал спать ни нам, ни соседям. И он пулей вылетал за ворота и несся вперед. Ошалевшие друзья с трудом поспевали за ним.
И опять по кругу. Приходил через неделю, и опять ему было стыдно. А мы понимали, что у нас безысходка какая-то. Ну прямо как родственники наркомана. И начинали его мыть по-новой.
Один раз он притащил с собой дохлую кошку! Сережа, ругаясь последними словами, эту кошку выкинул.