— И это все?
Я и двадцати минут не просидела в этом кресле. В агентстве нам неоднократно говорили, что хорошее, успешное собеседование обычно длится от тридцати минут до часа. Ничтожный двадцатиминутный разговор определенно не произведет на них впечатления, когда я завтра дам им отчет по телефону. Черт возьми. Кто знает, скольких еще людей ему предстоит опросить или со сколькими он уже встречался? Мое неуклюжее объяснение своих способностей, сопровождаемое враждебной реакцией на его расспросы, не произвело на него ничего, кроме плохого впечатления.
— Да, Офелия. Я услышал все, что мне нужно было услышать. Спасибо, что проделала весь этот путь, чтобы встретиться со мной. — Ронан встает из-за стола, его самообладание полностью восстановилось. — Пожалуйста, верни пропуск Дэйви, охраннику, который проводил тебя сюда, когда будешь выходить.
Что, черт возьми, он думал, я попытаюсь сделать, вломиться сюда позже и попытаться украсть его конфиденциальные файлы или что-то в этом роде? Глупость какая. Изображаю на лице то, что, как я надеюсь, выглядит как профессиональная благодарность, но внутри вся горю от разочарования, наряду с всплеском гнева. Вставая на ноги, надеюсь, что он не заметил красные пятна на моих щеках.
— Спасибо, Ронан.
Я не протягиваю ему руку для рукопожатия, хотя знаю, что должна это сделать. Было бы неразумно заканчивать беседу на неловкой или диссонирующей ноте, и все же не могу заставить себя придерживаться этой линии.
На мгновение чувствую себя голой, потом беру сумочку, лежащую у моих ног. Чувствую себя глупо, когда отворачиваюсь от Ронана Флетчера и быстро иду к тому же лифту, из которого вышла совсем недавно.
Я почти ожидаю, что мужчина за моей спиной окликнет меня, пожелает благополучного возвращения в Лос-Анджелес или еще чего-нибудь столь же вежливое и размеренное, но он этого не делает. Больше он не произносит ни слова. Когда двери лифта закрываются, его фигура вырисовывается на фоне яркого послеполуденного солнца, пробивающегося в высокие окна позади него, и я не могу видеть его лица. Все же всегда буду помнить это. Никогда не смогу забыть.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Терпение
— Козуэй? Звучит совсем не как тропики. Звучит холодно, если вы меня спросите.
Никто не спрашивал мою маму, но это, казалось, никогда для нее не имело значения. Она всегда была одной из тех, кто высказывает свое мнение, независимо от того, просят ее об этом или нет, и горе тому бедняге, который когда-либо не соглашался с ней. В свете этого я глубокомысленно киваю от входа в кухню, в то время как мама кричит мне из мясной секции, где готовит пару стейков. Отца, как обычно, нигде не видно.
— Это часть штата Мэн, мама. Не думаю, что там когда-нибудь бывает особенно тепло.
— И этот Флетчер был груб с тобой? — Я упомянула, что Ронан не очень тепло меня приветствовал и не давал мне почувствовать себя непринужденно, и мама не может оставить эту тему. В течение трех дней рассказывала ей одну и ту же историю снова и снова, и ее гнев не рассеялся ни на йоту. — И даже после этого смехотворно долгого перелета. Я говорю тебе, эти крупные воротилы в больших городах, все одинаковые. Но в Нью-Йорке они самые худшие. Верх самонадеянности. Не обращай внимания, детка. Ты найдешь работу поближе к дому и сможешь приезжать в Саут-Бэй в любое время. Мы с твоим отцом будем в полном порядке, не беспокойся о нас.
Но я все равно беспокоюсь. Весь прошлый год непрерывно волновалась, и никакие разговоры и планы, казалось, не помогали ситуации. Сегодня утром я видела стопку конвертов на кухонном столе, все с пометками «последнее уведомление» или «просрочено». Мама ловко смахнула их в ящик для столовых приборов, когда заметила, что я кладу себе хлопья, но ей не удалось их скрыть от меня. Там было по меньшей мере четыре конверта.
— Это не важно, мама. В любом случае, не смогла бы жить на крошечном островке. Я бы сошла с ума, особенно если бы не могла даже позвонить вам, ребята, когда захочу. Разница во времени была бы ужасной. — Разница всего три часа, но с их плотным графиком и моим собственным, я бы не могла поговорить с ними большую часть времени.
— Офелия? — зовет мама. — Пока затишье, не могла бы ты сбегать наверх в офис и узнать, нет ли вестей от Вэйлана? Мы должны были получить доставку сегодня утром, но пока ничего не пришло.
— Да, конечно.
Если не считать пары, сидящей за столиком у окна, ресторан пуст, обеденное обслуживание закончилось. У меня есть несколько свободных минут, поэтому делаю то, что она просила, бегом поднимаюсь по лестнице, чтобы проверить онлайн-заказы и прослушать сообщения на автоответчике. Меня ждут семь новых сообщений. Нажимаю кнопку воспроизведения, усаживаясь перед доисторическим компьютером, от которого мой отец отказывается избавиться, машинально щелкая по сообщениям (колл-центр спрашивает, хотим ли мы продлить страховку домовладельца; Тетя Симона просит, чтобы мама перезвонила ей, когда у нее будет свободная минутка; хриплый, старческий голос мистера Робсона, подтверждает столик на завтрашний вечер, который он и его жена всегда заказывают на воскресенье). Я затаила дыхание, ожидая услышать холодный, спокойный голос со странной мелодичностью, говорящий мне в недвусмысленных выражениях, что я не получила работу, и мне больше не нужно гуглить остров Козуэй.
Однако сообщение так и не приходит. Пожалуй, это самое неприятное. Я знаю, что не получила эту работу, но было бы здорово избавиться от своих страданий. Казалось крайне необычным, что Ронан Флетчер даже не попросил одного из своих администраторов позвонить или даже написать мне по электронной почте, чтобы сообщить, что кто-то другой занял эту должность. Но мне все равно. По крайней мере, так себе говорю. Если не повторяю себе постоянно, что мне не нужна эта конкретная работа, то мое сердцебиение продолжает ускоряться от перспективы заработать сто тысяч долларов за короткий шестимесячный период, и я оказываюсь на грани слез от упущенной возможности. В письме от Вэйлана не было никаких сообщений о нашей пропавшей доставке. Пока в офисе, проверяю свой личный почтовый ящик, чтобы узнать, действительно ли нет письма от «Флетчер Корпорэйшн», но мой почтовый ящик заметно пуст.
Вот дерьмо.
Чертов Ронан Флетчер. Будь он проклят за то, что соблазнил меня этими деньгами. Каким-то образом он заставил меня захотеть работу, о которой раньше даже не задумывалась. Я не лгала раньше, когда говорила, что действительно сошла бы с ума на крошечном маленьком острове, и расстояние между Мэном и Калифорнией просто чудовищное, но ведь это было бы всего на шесть месяцев. Я могла бы это сделать. Смогла бы, если бы действительно постаралась.
***
У меня здесь пока нет собственной машины, поэтому папа везет нас всех домой на пыльной, побитой «Тойота Фораннер», которая у него с тех пор, как я училась в средней школе. По общему признанию, эта штука все еще работала идеально, так что у него не было причин заменять ее. К тому же папа равнодушен к новым технологиям, новым машинам, всему новому. Если это означало, что ему придется научиться ориентироваться в какой-то новой системе или программном обеспечении, то он не принимал в этом никакого участия. Нет, если только в этом не было крайней необходимости.
Я сижу на заднем сиденье позади мамы, проезжая по заученному маршруту обратно к дому — маршруту настолько знакомому и заученному наизусть, что дома и сады, мимо которых мы проезжаем, кажется, были здесь с незапамятных времен, ничего никогда не менялось, ничего никогда не развивалось и не росло, и внезапно чувствую себя плывущей по течению. Такой была моя жизнь пятнадцать лет назад. Да, ежедневная ласковая перепалка между мамой и папой за завтраком, дает мне почувствовать себя в безопасности и тепле, но весь этот ритуал — работа в ресторане, сон на двуспальной кровати, которую мама купила мне на двенадцатый день рождения, покупки в магазине «Сбереги и взвесь» и утренняя доставка газеты для Миссис Фримен по пути, как я делала с тех пор, как она перенесла операцию по замене тазобедренного сустава в две тысячи третьем году — все это кажется подавляющим до такой степени, что чувствую, что не могу дышать.