Евгений открыл небольшой белый шкафчик над раковиной, доставая оттуда маленький бутылек с перекисью. Когда он щедро обработал бесцветной жидкостью глубокие порезы на внутренней стороне ладони, кровь вступила в реакцию с перекисью, образовывая пену и заставляя Громова почувствовать неприятное жжение.
— Ты начала это делать ещё в Москве, Таня, — ядовито напомнил ей Евгений, всё ещё смотря на свою ладонь. — И ты, зная, что рискуешь, втянула меня в командник. Ты решила за нас двоих и пошла на риск. Ты использовала меня, чтобы помочь другим.
— Я не использовала тебя! — воскликнула Таня, удивляясь подобному обвинению.
— Использовала, потому что ощутила себя рядом со мной непобедимой, — констатировал Громов, поднимая голову и смотря через зеркало на Таню, стоявшую в районе двери в ванную.
— Нет! — продолжала оправдываться Таня. — Я просто хотела помочь!
— За мой счет? — не выдержал Евгений, оборачиваясь к партнерше и обжигая её взглядом, в котором было так много гнева, что Тане стало не по себе. Её злость сменилась страхом. Ей вновь показалось, что Громов может вот-вот ударить её. — За счет моего олимпийского золота? За счет многих лет моего пота и крови?
Таня сделала неловкий шаг назад, ударяясь спиной о белую дверь ванной комнаты. Она большими, напуганными глазами смотрела на партнера, в ужасе приоткрывая губы и не зная, что ему ответить, будучи уверенной в том, что он в своем нынешнем состоянии всё равно ничего не услышит.
— Н-нет… Это не… Правда, — медленно качнула головой из стороны в сторону она, сильно запинаясь при ответе.
— Да! — впадая в бешенство воскликнул Громов, откидывая в сторону перекись. — Стаса ты бы не потащила в это дерьмо! Со Стасом Олимпиаду ты бы увидела только во сне! Ты никто без меня! Вот тебе правда!
Татьяна моргнула, чувствуя, как по щеке покатилась слеза. Она видела, что Женя продолжал что-то говорить, пребывая в настоящем неистовстве. Видела. Но не слышала больше ничего. Слова «ты — никто», услышанные из уст любимого мужчины, оглушили её, парализовав всё тело на несколько минут.
— Правда в том, что я как последний идиот повелся на всё это! — продолжал Громов. — Я влюбился в тебя, не понимая, что это нужно мне в последнюю очередь! Правда в том, что это не должно было происходить! Если бы ты продолжала работать из чувства страха передо мной, всё было бы хорошо! Ты бы не довела плечо до такого состояния! Я бы не ввязался ради тебя в командник! Я бы не отказался от своего последнего чемпионата мира!
Татьяна вспомнила, что Громов уже на Олимпийских играх сказал, что она для него не существует. Вспомнила, как с трудом приводила его в себя. Вспомнила, как преодолевала страшную боль в плече, чтобы он стал-таки олимпийским чемпионом.
— Ты разрушила конец моей карьеры! — сокрушался Евгений. — Сначала заставила нервничать на чемпионате Европы, после своего падения, затем Олимпиада… А теперь это!
Татьяна судорожно глотала воздух приоткрытыми губами, пытаясь сформулировать в голове хоть какой-нибудь ответ. Нужно было что-то сказать. Нельзя было оставлять это вот так.
— Но… — несмело начала она, делая глубокий вдох, пытаясь унять слёзы. — Со мной ты стал олимпийс…
— Нет, Таня! — заорал Евгений, заставляя её зажмуриться от его громкого голоса, усиливающегося от кафельных стен. — Это ты со мной стала олимпийской чемпионкой! Дело здесь не в тебе! Дело во мне! Я бы стал олимпийским чемпионом с любой партнершей, но досталась мне ты! Я знал, что ничем хорошим чувства к тебе не закончатся! Мне не нужна была девушка! Мне нужна была партнерша! Просто партнерша!
— Хватит! — взмолилась Таня, закрывая ладонями уши, не в силах больше это слышать.
— Ты хотела, чтобы я тебе рассказывал то, что у меня на душе? Ты лезла в моё прошлое, копалась в моих вещах! — напомнил ей Громов, заставляя Таню понять, что ладони не помогают, и она всё равно слышит его громкий и полный гнева голос.
Фигуристка, на которую обрушилось это, стояла, вжавшись спиной в дверь. Она зажмурила глаза, из которых текли слезы, и всё ещё сильно прижимала ладони к ушам, чувствуя головную боль в районе висков.
— Так вот он я, Таня! — Громов развел руки в стороны, смотря на дрожащую партнершу и не испытывая никакой жалости по отношению к ней. — Из-за твоего плеча я снялся с чемпионата мира! С моего последнего чемпионата мира!
— Тебя ни… Никто не просил сни… сниматься, — пыталась возразить Таня, несмело открывая глаза. Взъерошенные русые волосы, ледяные серо-голубые глаза, покрасневшее от ярости лицо и часто вздымающаяся грудь — Евгений был как никогда похож на дикого зверя. И сейчас это сравнение не радовало и не возбуждало. Сейчас оно было совсем не сравнением, а практически констатацией его состояния. И это пугало так, что Таня ощущала, как дрожит всё её тело.
— А тебя никто не просил приходить в мою жизнь и разрушать мою карьеру! — угрожающе прорычал Громов, делая шаг вперед к Тане, заставляя её сердце пропустить несколько ударов. — Я всегда прав! Я был прав, когда понимал, что мне нельзя давать волю чувствам! Был прав, когда говорил, что не надо соваться в ебаный командник!
— И сейчас ты тоже прав? — собрав последние силы и оставшуюся смелость, спросила Таня, вытирая ладонями слёзы и черные разводы туши на щеках. — Громов? Сейчас ты тоже прав?
Евгений на несколько секунд будто отрезвел. Он, нахмурив брови, внимательнее посмотрел в глаза партнерши, не до конца понимая, что именно она имеет в виду.
— Говоря, что я для тебя не существую, что я без тебя н-никто, — сильно дрожащими губами пояснила ему Таня. — Ты тоже п-прав?
— Хочешь дать мне пощечину? — вместо ответа задал вопрос он, посмотрев на руки, которые Таня согнула в локтях и прижала к груди. — Но смотри, как бы тебе самой больно не стало.
Эта фраза показалась очень странной и страшной. Громов то ли угрожал ответить, то ли предупреждал, что от удара у самой Тани заболит плечо. Она прикрыла глаза, вновь ощущая обжигающие слёзы на щеках. Он считает, что прав. Она — никто.
— Нет, — хрипло ответила Таня. Сейчас ей не хотелось давать ему пощечину, потому что не хотелось его касаться. Никак. Даже таким, весьма опосредованным способом. И видеть его не хотелось, несмотря на его физическое совершенство и красоту. И не хотелось слышать этот властный, низкий, ранее безумно нравившийся ей голос. Не хотелось, чтобы он вообще существовал. Не хотелось быть влюбленной в него. Не хотелось испытывать страшную, пульсирующую душевную боль. Хотелось только вернуться в декабрьский вечер и ответить «нет» на предложение представителей Федерации фигурного катания.
Евгений видел, что загнал Таню в угол. В прямом смысле и в переносном. Извиняться в своем нынешнем эмоциональном состоянии он был не способен, да и не считал особо нужным. Он вновь повернулся к небольшому шкафчику, доставая оттуда бинт и небрежно перемотал им ладонь.
— Но ты говорил, — вдруг вспомнила Таня, поднимая взгляд от пола и уткнувшись им в широкую, некогда любимую ею спину, — что я талантливая фигуристка…
Громов поднял голову, посмотрев на своё отражение в зеркале.
— И слов этих не отрицаю, — медленно кивнул он, однако Тане от этого легче не стало. — Но далеко ли ты уехала на одном таланте? Его недостаточно. Нужно работать! А это не умел ни твой Стас, ни ты сама до знакомства со мной.
— Мир не крутится вокруг тебя, — шокировано покачала головой Таня. Она хотела, чтобы Женя рассказал то, что у него на душе, но никак не ожидала подобного. Да, его считали эгоистом. Да, его считали самовлюбленным. Но Татьяна, за три проведенных вместе месяца, не догадывалась, что это настолько правдиво.
Громов на фразу Тани никак не ответил. Он предельно близко подошел к ней, так как она стояла у двери. Большими карими глазами, полными страха и боли, Татьяна пристально смотрела на него снизу вверх. Евгений был разгорячен до предела. Он часто дышал и всё, чего ему сейчас хотелось — уйти, а лучше убежать и выплеснуть всю свою агрессию посредством физических нагрузок.
— Дай пройти, — попросил он, и Татьяна сразу же послушалась, не желая больше находиться в такой близости. Таня отошла в сторону и, когда Евгений вышел из ванной, она осталась там, прислонившись поясницей к стиральной машине и давая волю слезам окончательно.