Таксист остановил машину у подъезда дома Евгения. Фигурист сразу же заметил гараж, который был не закрыт. Автомобиля Тани в нём не было.
Громов чувствовал, что сейчас у него из ушей вот-вот пойдет пар. Эта женщина сегодня перешла все возможные границы, напортачила по всем возможным фронтам. Поднимаясь пешком на девятнадцатый этаж, он торопливо набрал ей сообщение:
Писать заявления научилась, а закрывать гараж — нет. Надеюсь, Илья тебя этому научит.
Евгений переступил порог своей квартиры. Он снял куртку и сразу же заметил выдвинутый ящик трюмо, в котором Таня искала ключи от машины. Громов подошел к нему, пытаясь навести порядок, складывая ключи от гаража, от почтового ящика, какие-то счета… В ситуациях, подобных той, в которой был Евгений, такое занятие могло бы помочь успокоиться. Он наткнулся ладонью на красный футляр с драгоценным украшением от «Картье». Покрутил его в руках, раздумывая о том, увидела ли это Таня, но затем отрицательно качнул головой, понимая, что в том состоянии, в котором ворошила содержимое ящика, она вряд ли заметила бы даже загнивающий труп.
В шкафах гостиной были также открыты дверцы, красноречиво указывая на то, что вещей Тани здесь нет. Из всего материального, что могло напомнить о ней, остался только плюшевый кот, грустно лежавший на диване, на котором много ночей провела сама Таня. И, конечно, одна серебряная и две золотые медали, завоеванные совместным трудом.
На кухне стол и пол были усыпаны стеклянными осколками. Была в этом какая-то болезненная ирония, заставившая Громова криво ухмыльнуться. Находиться в собственной квартире ему снова не хотелось. Хотелось уйти, убежать, уехать. Как можно дальше отсюда.
Евгений взял со стола ключи от своего автомобиля, накинул на плечи куртку и вышел из дома, намереваясь покататься по городу, чтобы немного прийти в себя.
Первые полчаса поездки по темнеющим улицам Москвы не смогли заставить Громова забыть обо всем, что случилось. Слишком болезненным, практически смертельным стал удар Тани. Евгений кивнул своим мыслям. Да, она безусловно знала, куда бить. По самолюбию, по профессионализму.
Он сам виноват. Он, полагая, что Таня в некотором смысле принадлежала ему, слишком тянул с нормальным, человеческим разговором. Слишком долго копил всё, что стоило высказать мягко, а не вывалить резко, да ещё в таком ключе. Но теперь поздно. Таня больше ему не партнерша. Таня теперь ему никто.
Евгений вынуждено притормозил на светофоре, а затем заметил большой рекламный билборд с… Таней!
Громов ближе наклонил голову к рулю, пристально рассматривая фотографию и не ощущая, как округляются его глаза. На светло-бежевом фоне была изображена Татьяна. Евгений не мог ошибиться. С макушки головы до линии талии, по которую была обрезана фотография, это была Таня.
Рекламное фото было сделано в лучших традициях глянца — темные объемные волны волос чуть разлетались назад, открывая шею и красивое лицо, на котором с помощью макияжа были эффектно выделены карие глаза, с игривым блеском смотревшие перед собой, и нежные губы, растянутые в легкой, непосредственной улыбке. Но довершал картину под названием «вогнать Евгения Громова в гроб» факт того, что на Тане был не спортивный топ, как это было, например, на фото для «Адидас», а соблазнительный черный бюстгальтер с тонким кружевом, выразительно подчеркивающий грудь его бывшей партнерши.
Евгений не заметил, как свет сменился на «зеленый», и весь автомобильный поток продолжил движение. Неподвижной осталась только его машина и машины тех, кому посчастливилось оказаться в ряду за его мерседесом.
Громов услышал, что ему сигналят и моргнул, приходя в себя. Рядом с фотографией Татьяны черным шрифтом, копирующим аккуратный почерк, была подпись:
«Снаружи — чемпионка, под одеждой — Intimissimi»
— В чемпионку захотела поиграть? — поинтересовался Громов, бросая наливающийся яростью взгляд на фото Татьяны, игнорируя недовольство стоящих позади машин. В следующую секунду он тронулся с места, быстро набирая большую скорость и перестраиваясь. — Значит, следующий ход за мной, — угрожающе произнес он, а после решительно сжал губы и резко вывернул руль вправо, пересекая двойную сплошную. Евгений сменил свой маршрут. Теперь он направлялся в институт Склифосовского.
***
Татьяна вернулась в свою съемную московскую квартиру после первой тренировки с новым партнером. Её настроение было ниже некуда. Впрочем, таким оно было с самого дня расставания с Громовым.
«Расставание!» — грустно улыбнулась себе в зеркале шкафа она. Странное слово, дающее повод думать, будто Татьяну и Евгения связывали романтические отношения. Но, увы. Их связывала только работа. Только пока Таня была ему нужна.
Фигуристка устало откинула большую спортивную сумку куда-то на пол, краем сознания понимая, что необходимо вытащить коньки, необходимо снять с них чехлы и поставить «подышать». Но сейчас хотелось просто лечь, уставиться в потолок и плакать. И если с первыми двумя пунктами она легко справилась, устало стянув с себя одежду, а затем упав на постель, то с последним было труднее. У неё не осталось слёз. Не осталось сил плакать. Внутри пустота. Страшная, глубокая. Сквозная.
Последние шесть дней тянулись адски долго. Её донимали все. Журналисты, Федерация, Ксюша. И даже Алиса несколько раз порывалась поговорить по телефону. Но единственным человеком, с которым Таня разговаривала, была мама. Фигуристка каждый раз пыталась придать голосу максимально убедительный радостный тон, рассказывая, что у неё всё в порядке, что она ушла от Жени просто потому, что тот собирается уходить из фигурного катания. И что они ни в коем случае не разругались и остались друзьями. И Марина Александровна делала вид, что верит дочери.
Единственное, что сейчас возвращало Таню к осознанию реальности — боль в плече, усилившаяся после тренировки. Громов был прав, снимаясь с чемпионата мира. Он предвидел и это. Он знал, что плечо не восстановится так быстро и помешает выступить качественно.
Он всегда всё знал наперед. Он всегда был прав. И это злило до дрожи, до бешенства, до зубного скрежета.
«Похоже, ты прав и в том, что я — никто», — горько ухмыльнулась белоснежному потолку Таня, мысленно обращаясь к Громову.
Ольга Андреевна на мольбы Тани взять их с Ильей к себе в группу, ответила безапелляционным отказом. Таня предлагала ей большую зарплату, удобный график… Таня эмоционально обещала ей, что будет самой лучшей ученицей. Но в ответ видела лишь сожалеющую улыбку тренера. Поведение Тани напомнило ей поведение Жени, когда тот пришел набиваться к ней в ученики много лет назад.
Последней надеждой для Тани стал Илья. Она ждала личного знакомства с ним и очень верила, что всё будет хорошо.
Зря.
Илья оказался безобразно слабым фигуристом и крайне неуверенным в себе молодым человеком, который был на год младше своей новой партнерши. Томилин был из числа спортсменов, которых называли «нестабильными» — сегодня он потрясающе хорош, а завтра падает на ровном месте. Илья обращался к Тане на «вы», держался на какой-то странной дистанции, понимая, что ему выпал огромный шанс стать партнером олимпийской чемпионки. Но Томилин отчетливо ощущал «шлейф Громова», тянувшийся за Таней. Он боялся к ней подступиться, он даже за руку брал её очень неуверенно.
Алексеева понимала, что это конец. Она не справится с ним. Она не сможет воспитать его так, как воспитал её Громов. Она не сможет вести их пару вперед. Вести должен мужчина, и тогда пара обречена на успех.
— Я тебя ненавижу, — прошептала одними губами Таня, зажмуривая глаза. Она мечтала, что откроет их и окажется в квартире мамы декабрьским вечером, а звонок с предложением встать в пару с Громовым будет лишь глупым розыгрышем.
Таня приподнялась здоровой рукой и несмело положила на свои колени ноутбук, лежавший на прикроватной тумбочке. В последнее время она старалась избегать всемирной паутины и социальных сетей. Она знала, что там разгорается самый настоящий кошмар. Большинство людей, даже те, что были крайне далеки от фигурного катания, осуждали Татьяну. Если свести суть всех комментариев в один и убрать нецензурную лексику, то получилось бы нечто вроде «А девчонка-то оказалась неглупая! Вовремя сориентировалась, запрыгнула на шею к Громову, сделала себе имя и бросила его! Наглость — второе счастье!».