— Таня? — несмело позвал её Громов, будто чувствуя, что мыслями она не здесь.
Татьяна положила свои замершие холодные ладони поверх его больших и неизменно теплых. Она неосознанно принялась поглаживать его руки и смотрела при этом куда-то вдаль, где не было ничего, кроме ночного мрака и нескольких неярких фонарей. Почему именно сейчас она не может с полной уверенностью ответить согласием на такую фразу любимого мужчины? Внутри всё ещё было неспокойно. Где-то на самом краю сознания, где-то в самом углу сердца…
— Когда ты… — Таня попыталась задать вопрос, но голос её предательски дрогнул, и она была вынуждена замолчать на несколько секунд. Фигуристка поджала дрожащие губы и мысленно поблагодарила Вселенную за то, что Евгений сейчас не видит её лица и слёз, периодически катившихся по щекам. — Твоей… Кем? — Таня решила задать вопрос немного другого плана и замолчала, с волнением ожидая ответа.
— Моей женщиной, — выдохнул он, сильнее сжимая Таню в своих руках, будто чувствуя неладное. — Моим всем.
Татьяна вновь поджала губы, борясь с желанием разреветься в голос. Почему от этих слов из уст любимого мужчины на душе не потрясающе хорошо, а ужасающе больно? Таня сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями окончательно. Нужно просто сказать. Просто открыть рот и сказать. Ничего сложного. Но почему так трудно? Почему в легких не задерживается воздух, заставляя судорожно делать вдох снова и снова.
— Я не могу быть всем, — быстро произнесла она, вновь зажмурившись от страха. Кольцо рук Громова, в котором она всё ещё была, теперь не грело. Оно пугало и заставляло сердце тревожно сжиматься, ожидая худшего.
— Почему? — голос Евгения больше не имел ласкового, трепетного оттенка. К нему возвращалась привычная сталь. Однако объятия свои он размыкать не торопился.
— Как никто может быть всем?
Громов резко убрал свои руки от Тани и отошел от неё на шаг назад.
— Я не говорил, что ты никто, — пытаясь оставаться спокойным, пояснил он, а затем положил ладони на плечи Тани, укрытые его пиджаком, и развернул её к себе лицом. — Я сказал, что ты никто без меня.
Татьяна зажмурила глаза, чтобы не видеть лица Жени. Он опять за своё. Он опять повторил эту фразу. И, похоже, совсем не чувствовал никакого раскаяния по этому поводу.
— Ты всё ещё так считаешь? — Таня нашла силы открыть глаза и встретиться с ним взглядом.
— Ты хочешь поговорить именно об этом? — ответил вопросом на вопрос Громов, и Таня увидела, как на его лице не осталось и тени от влюбленности. С каждой новой репликой он и сам будто забывал о том, что произнес как только они оба оказались на этом балконе.
— Зачем я тебе? — растерянность Татьяны внезапно сменилась смелым желанием докопаться до истины. Даже несмотря на осознание того, что ничем хорошим этот разговор не закончится. Эти её вопросы ни к чему хорошему не приведут. Таня понимала, что если была бы чуть более мудрой (или, наоборот, глупой) женщиной, то спокойно должна была согласиться на предложение Громова, броситься ему на шею и уехать с ним в закат. И прежняя Таня, возможно, так и сделала бы. Но от прежней Тани осталось уже очень мало.
— Зачем я тебе, Женя? — ещё громче и требовательнее повторила свой вопрос фигуристка, неосознанно подаваясь грудью вперед к нему, чтобы он лучше расслышал её слова. — Чтобы всю оставшуюся жизнь ты смотрел на меня и тешил своё самолюбие?
Татьяна ещё больше приблизилась к нему, запрокидывая голову и обжигая его разъяренным взглядом карих глаз. В вопросе, который она озвучила, отчетливо читалась причина, по которой она не могла без раздумий ответить «буду» на фразу Евгения. Татьяна боялась, что она так и останется для него простой девчонкой, неумехой-фигуристкой, которая именно с ним смогла чего-то добиться. Она боялась прожить всю жизнь в его тени. Всю жизнь с осознанием того, что она — второсортная спортсменка, а он — Бог с Олимпа.
Искоренить этот страх не сможет никто. Только сама Таня. Только если добьется хотя бы бронзы на чемпионате России. Хотя бы чего-нибудь. Но не с Громовым. Только тогда он, возможно, сможет посмотреть на неё как на равную. Только тогда он в её достижениях не будет «винить» себя.
— Да! — воскликнул Громов, но затем осекся, понимая, что слово это прозвучало оглушительно громко. Он собрался гораздо тише пояснить Тане, что быть с такой женщиной приятно любому мужчине. И отношения с ней, разумеется, будут поводом для некоторой гордости. И, конечно, Таня, принадлежащая только ему, будет тешить его самолюбие. Но разъяснить это он не успел. Его бывшая партнерша восприняла этот ответ по-своему.
— Вот оно! — Татьяна угрожающе указала на Евгения ладонью, будто обличила в нём преступника. — Вот твоё истинное нутро!
Брови Громова поползли вверх. Он собирался прервать Таню и уточнить, что она имеет в виду, но она не собиралась замолкать, продолжая свою гневную тираду.
— Так почему именно я? — Таня обреченно приложила ладони к своей груди, которая была скрыта пиджаком Евгения. — Может, тебе стоит найти девушку, которая и вовсе на коньках не стоит? Представляешь, как с ней будет круто? Насколько она — никто! Ты рядом с ней воспаришь от осознания своей…
— О чем ты, Таня? — нахмурился Громов, наконец, прерывая её и позволяя своей собеседнице даже в полумраке заметить морщины, проступившие на его лбу. Он внимательно и требовательно смотрел ей в глаза, будто от следующих её фраз зависела его жизнь, и это на несколько секунд отрезвило Таню.
— Когда ты понял, что я дорога тебе? — спокойнее, но всё же с нотками требовательности поинтересовалась она.
Евгений поджал губы, выпрямляясь и задумываясь на пару секунд. Влечение он почувствовал ещё на сборах, влюбленность на чемпионате Европы, а вот что-то более глубокое…
— В Ванкувере, — едва заметно кивнул он, вновь переводя взгляд на Таню, с волосами которой начал играть заметно усилившийся холодный ветер.
— И это не помешало тебе сказать, что меня для тебя не существует? — её губы снова задрожали. То ли от пробирающих насквозь порывов ветра, то ли от нахлынувших воспоминаний. Она до сих пор не знала, как смогла в тот момент быстро среагировать. Как нашла силы уговорить Антона сделать блокаду, как нашла в себе уверенность выйти на лёд под её действием, как смогла расшевелить Женю. Даже в относительно спокойной обстановке решающий прокат на Олимпийских играх — огромный стресс. Даже для опытных спортсменов. А для Тани обстановка была отягощена тем, что произошло с её плечом и Женей. Но тогда она не думала ни о чем. Она была в состоянии аффекта. Ею повелевал страх потерять мужчину. Любимого мужчину, ради которого можно было стерпеть и боль, и какое-никакое унижение от сказанной им фразы.
— Таня, пойми, — поучительно начал Громов. — Я шёл к этому золоту одиннадцать лет, если не всю жизнь! А своей ложью ты поставила всё под удар, хотя знала, как это важно для меня. Ты должна была думать обо мне, о своем партнере, но ты думала о ком угодно, кроме меня. И если бы не Лена…
И это опрометчивое упоминание Волченковой окончательно лишило Татьяну остатков пусть и мнимого, но всё же спокойствия.
— Причем здесь Лена? — буквально взвыла от отчаяния Таня, с трудом сдерживаясь, чтобы не обхватить ладонями голову. — Причем здесь Лена?!
— Она согласилась поменяться с нами! — напомнил Громов, начиная раздражаться. — И если бы она этого не сделала, нас бы просто дисквалифицировали!
— Да если бы не я! — воскликнула Таня, желая, наконец, достучаться и докричаться до него. — Я терпела боль, я рисковала! Если бы не я, ты потерял бы даже шанс на это чертово золото!
— Я знаю это, Таня! — разозлился Громов, и его собеседница смогла даже в полумраке увидеть, как его глаза блестят от подбирающейся ярости.
— И всё равно называешь никем? — Тане очень хотелось выкрикнуть ему это прямо в лицо, но разница в росте, даже чуть уменьшенная туфлями на высоком каблуке, всё ещё оставалась слишком большой. — Я не буду с тобой! Я не буду твоей!
Татьяна сделала неловкий шаг назад, ощутив поясницей холодный мраморный парапет балкона. Страшная фраза, больно засадившая Громову хлесткую пощечину. Несколько секунд он не мог до конца поверить в услышанное. И Таня, пользуясь тем, что её отказ парализовал Евгения, поспешила выйти с балкона. Подойдя к двери, она обернулась, бросив полный боли взгляд на силуэт Громова. Он сделал глубокий вдох, чувствуя, как легкие заполняет холодный воздух.