— У тебя лопнула киста, — эмоционально продолжил Арсений, — началось внутреннее кровотечение. Если бы я не вернулся…
— К-какая киста? — губы Тани задрожали. — У меня ничего такого не было…
— С твоими нагрузками я бы не удивился, если бы у тебя внутренние органы лопаться начали, не то что кисты! — воскликнул Мельников, но затем осекся, опуская взгляд в пол и понимая, что немного перегнул палку.
Воспользовавшись минутным ступором, в который впала Таня, переваривая услышанное, Арсений вышел в коридор и позвал к себе врача сборной, Антона, который провел в больнице всю ночь. Как и сам Мельников.
— Таня, у тебя случилась апоплексия, — несмело начал Антон, который последние несколько лет сталкивался только с чисто спортивными травмами, но вчера ему пришлось вспомнить и краткий курс по гинекологии, — говоря простыми словами, у тебя лопнула киста яичника.
Таня моргнула, кажется, не до конца осознавая услышанное. Все эти болезни женской репродуктивной системы всегда были максимально далеки от неё. Растяжения, ушибы, переломы, сотрясения случались, а вот такие диагнозы и такие слова Таня слышала впервые. Казалось, что это могло произойти с кем-то другим, но только не с ней.
— Жидкость, которая была в кисте, — продолжил Антон, стараясь говорить очень аккуратно, медленно и тихо, будто Таня была маленьким ребенком, — попала в брюшную полость.
Арсений, стоя у окна, напряженно наблюдал за реакцией Тани. Ночью её экстренно прооперировали, и он не находил себе места. Он считал, что был виноват в том, что произошло. Он не должен был верить ей на слово, не должен был позволять сесть себе на шею. Но он изначально не поставил себя как тренера-деспота. Он хотел быть именно тренером-другом. А такой категории наставников частенько садились на шею.
— Этот яичник пришлось полностью удалить, — произнес самое страшное Антон.
Таня моргнула, и по её щеке пробежала слеза, срываясь с линии скулы. Она видела глаза Антона, выражавшие сочувствие, видела тревогу в глазах Арсения. Она понимала, что у этого удаления есть последствия. И для девушки двадцати трёх лет эти последствия — практически приговор.
— Я теперь… — Таня попыталась задать вопрос, но в горле образовался ком, и она не смогла договорить. Однако Антон догадался, о чем могла пойти речь.
— Не переживай раньше времени, — затараторил он, надеясь, что сможет сдержать подбирающуюся к ней истерику, — есть ведь лечение, есть ЭКО, есть…
На мгновение Таня сильно зажмурилась, понимая, что её опасения оправдались. Следующие слова Антона она уже не слышала.
— Оставьте меня, — хрипло попросила она, чувствуя, что вот-вот разрыдается, — пожалуйста.
Антон поднялся со стула, ещё раз посмотрел на Таню, которая демонстративно перевела взгляд на окно, однако глаза её уже блестели от стоявших в них слёз, а затем вышел, беззвучно пожав ладонь Арсению.
А вот Мельникову уйти и оставить её в таком состоянии оказалось куда сложнее. Он собирался сегодня прочитать ей нотацию. Собирался по-настоящему отругать и поставить условия, на которых они будут продолжать дальнейшую работу. Разумеется, если после случившегося Таня вообще останется в спорте. Но это оказалось куда сложнее, учитывая то, что ей пришлось пережить.
Арсений никогда всерьез не думал о детях, несмотря на то, что ему почти тридцать, и мама в периодических телефонных разговорах всё чаще начинала интересоваться этим вопросом. Да, недавно, после успешного разговора с Ильей, Мельников отпустил в беседе с Алисой шутку о том, что смог бы стать неплохим отцом для мальчишки. Но это всё шутки и не более.
А сейчас была реальность. Достаточно суровая. Возможно, Мельников мог бы снова сокрушаться на Таню за то, что она пренебрегала собой, а также своим партнером и тренером. Что если ей не жаль себя, то могла хотя бы подумать про других. Но… Таню было сейчас так жаль, что Арсений не мог на неё злиться. Таня, конечно, запуталась сама в себе, в своих попытках спрятаться среди льда и тренажеров, но она не заслуживала такого наказания. Мельников был практически уверен в том, что когда-нибудь Громову надоест эта их война, и он вернется к Тане. Он знал Евгения всю жизнь и видел, что так, как Таня, никто не занимал его мысли. И пригласив её в ресторан после чемпионата Европы, он лишь убедился в этом. А теперь такой вариант развития событий, при котором они вновь будут парой на льду и вне его, становился всё более призрачным.
— Не вини себя, — тихо произнесла Таня, на мгновение отвернувшись от окна и посмотрев на Арсения, — это я во всем виновата…
Мельников потерянно кивнул, понимая, что эти слова не заставят его перестать сокрушаться на самого себя, а затем вышел, пообещав заходить каждый день.
Как только дверь в её палату закрылась, Таня откинулась на подушку, закусывая до боли нижнюю губу, пытаясь не разрыдаться, но… Это было бесполезно. Горячие слезы катились по щекам, обжигая их, а губы дрожали. Не сдерживая всхлипов, Таня потянулась за букетом. От шквала накрывших эмоций хотелось разнести всё вокруг. Но сил не было даже на то, чтобы подняться с постели. Поэтому букет был единственным вариантом. Но когда Таня взяла его в руку и замахнулась, ощутив ещё и ставшую привычной боль в плече, из цветов выпала небольшая записка.
Таня на мгновение положила букет на ноги, укрытые тонким светлым одеялом, а затем развернула маленький кусочек бумаги.
«Таня, поправляйся скорее! Без тебя на льду намного холоднее! :)»
Губы Тани вновь задрожали. Илья… Он хотел как лучше. Он хотел её хоть немного обрадовать. И он совсем не виноват в этой ситуации. Таня аккуратно взяла букет и убрала его обратно на прикроватную тумбочку, понимая, что, несмотря на обуявшие её эмоции, с подарком партнера она не будет поступать жестоко.
Виновата была только она сама. И если можно было бы кинуть об стену свое тело, Таня сделала бы это. Оно всё равно начинало разваливаться от плеча и теперь продолжая органами репродуктивной системы. И вместе с телом распадалась на крошечные частицы её душа, её человечность.
Таня уткнулась опустевшим холодным взглядом в стену. На данный момент она не знала, что будет дальше. И будет ли. Сейчас просто хотелось вновь набрать ванну и уйти с головой под воду, смывая с себя всё, что она успела пережить. Но обычно она всегда выныривала, а вот сейчас не была уверена в том, что сделала бы это.
***
12 июля, 11:40.
Арсений приходил к Тане каждый день, но она почти никогда не разговаривала с ним. Однако замечала его присутствие, здоровалась с ним и прощалась. Делала это она, конечно, максимально отстранено, но это было уже что-то. И только на десятый день после перенесенной операции она заговорила с ним. Сама.
— Кто знает о том, что произошло? — тихо спросила Таня, понемногу начиная освобождаться из плена глубокой депрессии. Голос её звучал очень слабо и хрипло. Настолько, что Арсений, наблюдавший через окно за пациентами, гуляющими в парке, не отозвался на её вопрос.
— Сеня? — несмело позвала она, пытаясь обратить на себя внимание.
— Да? — Мельников резко повернул к ней голову, удивленно приподнимая светлые брови. Он сразу же бросил взгляд на опустевшую тарелку с утренней кашей, которую Таня съела впервые за все дни пребывания здесь. И это не могло не радовать.
— Принести ещё чего-нибудь? — улыбнулся он, уже порываясь выйти из палаты и направиться в местную столовую.
— Нет, просто ответь, — Таня попыталась улыбнуться, но вышло не очень. Она всё ещё чувствовала себя не лучшим образом, а длительное отсутствие аппетита лишь усугубило её самочувствие. Однако сегодня Таня поняла, что так продолжать нельзя. Нужно возвращаться к нормальной жизни. К фигурному катанию.
— Никто не знает, — ответил Арсений после того, как Таня повторила вопрос, — только я и Антон.
Таня вздохнула с облегчением. Значит, десятки пропущенных звонков от мамы и Ксюши — следствие того, что она просто надолго пропала и не выходила на связь. Но была и пара пропущенных звонков от Громова. И это настораживало. С этим человеком Тане хотелось говорить меньше всего. На данный момент ей вообще не хотелось говорить с кем-либо, кроме Сени.