Всё пространство вокруг постели было уставлено цветами. Обе прикроватные тумбочки, небольшое трюмо с зеркалом и… весь пол до самого коридора. Таня, рефлекторно прижимая к груди тонкое одеяло, ошарашенно обвела эту «поляну» взглядом, понимая, что здесь есть, кажется, все цветы мира. Начиная с банальных роз, продолжая аляповатыми желтыми хризантемами и буйно пахнущими лилиями, а заканчивая редкими растениями, которые она видела впервые и даже не могла идентифицировать.
— Доброе утро, — Громов, в свойственной ему и такой раздражавшей Таню манере, практически бесшумно вышел из небольшой ванной, вытирая волосы полотенцем.
Но Таня лишь ошарашенно хлопала ресницами, не в силах сказать хоть что-то. С одной стороны стоял Громов, обнаженный и разгоряченный после душа, а с другой — все цветы мира.
— Как ощущения? — довольно улыбнулся Евгений, принимаясь вытирать лицо.
— Как будто очнулась на собственных похоронах, — призналась Таня, — море цветов, а ты утираешь слёзы.
Громов сразу же убрал от лица полотенце.
— Даже не шути так, — строго проговорил он, возвращаясь в свое прежнее состояние — замкнутое, хмурое и холодное.
Таня виновато поджала губы, понимая, что неосознанно, но задела его психологическую травму. Боясь, что он снова уйдет в себя, Таня вскочила с постели, стройными обнаженными ногами лавируя между букетами, боясь их задеть.
— Без одеяла это смотрелось бы зрелищнее, — признал Громов, наблюдая за тем, как любимая женщина, внимательно смотря под ноги и прижимая к груди спальную принадлежность, приближалась к нему. Не выдержав, он подхватил её на руки, снова возвращая в постель и падая рядом, а затем ложась набок и встречаясь взглядом с любимыми карими глазами.
Таня вспомнила их первый совместный поход в кафе в Кёльне. Тогда она боялась встречаться с его холодными глазами. Их взгляд давил и пугал. Но сейчас она тоже не знала, как смотреть ему в глаза. Они искрились восторгом, любовью, восхищением. Евгений любовался любимой женщиной в лучшем её виде — обнаженном и ещё нежно-полусонном. Он наслаждался каждым сантиметром её тела, её длинными, спутанными волосами и смущенной улыбкой.
— «На память о самых незабываемых днях в моей жизни», — тихо прошептала Таня, едва ощутимо прикоснувшись кончиками пальцев к татуировке в виде олимпийских колец на груди Жени и процитировав подпись к первой фотографии с ней. — Почему ты не сделал её после своей первой олимпиады? Потому что взял тогда «бронзу»?
— Эта удивительная избирательность женского ума! — вздохнул Громов, с хитрой улыбкой посмотрев на любимую. — Ты помнишь хоть что-нибудь из того, что я тебе говорил?
— О! — вмиг разозлилась Таня. — Одна твоя фраза долгое время не выходит из моей головы!
— И это не то, что ты должна была запомнить. Вспомни бал в Министерстве. Что я сказал тебе на балконе?
Таня нахмурилась, вспоминая холодный вечер. Балкон. Она. Женя. И его «будь моей».
— Ты спросила меня, когда я понял, что ты дорога мне, — медленно напомнил ей Громов, наблюдая за нахмурившейся Таней. — А я ответил…
Таня ошарашенно приоткрыла губы, позволяя Жене насладиться её выражением лица и счастливо улыбнуться.
— В Ванкувере… — выдохнула она.
— Да, — кивнул Евгений, продолжая улыбаться. — Дело не в «золоте» или «бронзе». Дело в тебе. Дело в нас.
Громов пристально смотрел в глаза Тане, ожидая, что она вот-вот улыбнется и кинется ему в объятия, но вопреки этим мыслям, её глаза начали блестеть от слёз.
— Боже, малышка, — засмеялся он, прижимая её к своей груди и целуя в макушку и лоб. — Я думал, ты будешь рада, — признался он, приложив ладонь к её щеке и нежно поглаживая большим пальцем.
— Я рада, просто… Не могу найти слов, — Таня прикусила нижнюю губу, удобнее устраиваясь на твердой груди. — А цветы? Зачем так много?
— Прошел почти год с нашего знакомства, а я ни разу не дарил их тебе, — с грустью признался он. — И я не знаю, какие твои любимые. Я вообще мало что знаю о тебе…
— И я, — тихо произнесла Таня.
— Ты знаешь обо мне столько, сколько не знает никто другой.
— Я не знаю, кто такая Маша! — резко вспомнила она, приподнимаясь и склонившись над залившимся смехом Женей. — Что смешного? — нахмурив брови, поинтересовалась она. — Эй!
— Моя первая партнерша, — уже серьезнее ответил Евгений, заправив прядь волос Тани за ухо.
— А как же твое табу на партнерш?
— Вот с тех пор оно у меня и появилось! — ворчливо произнес он, наслаждаясь близостью с Таней и ощущая её мягкую, теплую грудь на своей — твердой и горячей.
— И что случилось? Неужели вы с Мельниковым не поделили не только лёд, но и девушку?
— Она мне не нравилась, — признался Громов, — она была ворчливой, ноющей и в свои пятнадцать напоминала маленькую старуху Шапокляк. Даже волосы были светлые. Я был старше на год и решил начать поухаживать за ней. Ну, знаешь, половое созревание… Объективно я не хотел ходить с ней за ручку, дарить ей цветы, но…
— Хотел переспать? — сощурила глаза Таня.
— Скорее всего, — слукавил Евгений, не отвечая прямым текстом, — но она предпочла Мельникова. И я злился не на неё, а на него. Маша мне не нравилась. Но ещё больше мне не нравился факт того, что она предпочла мне его! Она променяла меня, Таня, меня! И на кого?! На Мельникова!
— Так я тебе и поверила, — кивнула Таня, намереваясь отстраниться, но Женя схватил её за предплечья, а затем повалил на спину, навалившись сверху.
— Маша завязала со спортом в шестнадцать, — начал тараторить он. — На этой почве её растарабанило так сильно, что, боюсь, она до сих пор не закончила школу, так как не смогла выйти из дома. Можешь к ней не ревновать.
— А с чего ты вообще взял, что я ревную? — Таня дернула обнаженным плечом, а затем довольно улыбнулась, заметив, потяжелевший и несколько хищный взгляд Громова.
— С того, что я тебе явно небезразличен, — промурлыкал он, начиная покрывать нежными поцелуями её шею. Таня на мгновение прикрыла глаза, расслабляясь и тая от приятных ласк.
— Ты даже защищала меня на телевидении, — напомнил Громов, спускаясь горячими губами к её обнаженной груди и заставляя сделать шумный вдох. — Хотя я ведь такое чудовище!
— Чудовище, — сладко протянула Таня и запустила пальцы в его волосы, а затем зажмурилась, когда ощутила, как Евгений обхватил губами сосок.
— Сейчас я тебе покажу настоящее чудовище! — угрожающе прорычал он, приподнимаясь и впиваясь требовательным и жарким поцелуем в губы, скользнув ладонью между её ног.
***
— Ты правда хочешь вернуться на лёд со мной? — шепотом поинтересовалась Таня, лежа на груди у Жени и ласково поглаживая её кончиками пальцев. За окном уже начинался красивый зимний закат. А они оба не заметили, как быстро пролетел этот день, который они провели в постели, прерываясь лишь на заказанный в номер завтрак.
— Ты тоже этого хочешь, — констатировал он, поглаживая её по обнаженной спине.
Таня улыбнулась, уткнувшись носом ему в шею.
— Ты как всегда очень проницателен, — промурлыкала ему на ухо она, а затем ощутила неприятный укол совести. — Но, Женя, а как же…
— Илья? — голос Евгения, который весь этот день имел лишь нежные, бархатные ноты, в мгновение заледенел. — Давай так, я разрешу тебе докататься с ним на финале гран-при и чемпионате России, но после нового года мы…
— Вот опять! — Таня резко приподнялась. — Ты опять за всех решаешь!
— Брось, Таня! — нахмурился Евгений. — Ты сама этого хочешь. Мы оба это знаем!
— Я не могу так с ним поступить! — взмолилась она, совершенно не зная, как повести себя в сложившейся ситуации.
— А со мной можешь? — Громов требовательно посмотрел ей в глаза, окончательно лишая Таню слов. Она виновато поджала губы и снова уткнулась ему в шею, вдыхая родной аромат его кожи, смешанный с уже едва уловимым шлейфом парфюма. Несколько следующих минут они лежали в абсолютной тишине. По собственной глупости они сами загнали себя в эту ситуацию, выход из которой, конечно, был, но относился к категории весьма болезненных.