Калинина оглянулась на Илью, с трудом поднимающегося со льда. Он прикрывал ладонью кровоточивший нос. Но стресс, шок и боль после драки, а точнее, одностороннего избиения, резко оглушили его. Ноги Томилина подкосились, и он снова оказался на льду.
Громов невнятно зарычал, начиная сильнее дергаться.
— Уведи или он убьет его! — прокричал Арсений, несмотря на то, что Алиса стояла рядом. Она хоть и держалась до последнего, но тоже начинала поддаваться эмоциям. И докричаться до неё становилось всё труднее.
Алиса огляделась вокруг, и её лицо потеряло остатки какой-либо уверенности. Зеленые глаза налились абсолютно детским страхом. Люди на трибунах стояли, напряженно перешептываясь. Врачи, среди которых затесался и Антон, перекладывали бездыханную Таню на массивные носилки. Илья пытался подняться со льда, потеряв ориентацию в пространстве от шока. Громов абсолютно утратил человеческое лицо, сгорая от охватившей его ярости и ненависти.
— Алиса! — заорал Арсений, впервые так повысив на неё голос и желая привести в чувство.
Калинина моргнула, пытаясь собрать себя по кусочкам. Она бросилась к Илье, помогая ему подняться. Среди людей, близко стоявших у борта в немом оцепенении, она нашла взглядом Эми и попросила помочь спрятать Илью. Он покорно побрел за девушками по подтрибунному помещению, пока они опасливо оглядывались, боясь столкнуться с назойливыми репортерами, для которых чужое горе лишь повод для горячего материала.
— Я не убил… — судорожно шептал себе Илья. — Я не убивал её…
— Не убивал, — кивнула Алиса, с трудом борясь с желанием разреветься в голос и убежать обратно на лёд. К Жене, которому было адски больно. И к Тане, которая никакой боли больше не чувствовала вовсе.
— Я посижу с ним здесь, — предложила Эми, которая тоже держалась из последних сил. — Беги к ним. Ты нужна им.
Канадка помогла Илье сесть на скамейку в углу небольшого подсобного помещения. Через секунду Алиса выбежала оттуда, а затем услышала, как Илья зарыдал в голос…
Она вернулась на ледовую площадку, когда Таню уже уносили врачи. Все зрители провожали её стоя, а Евгений кричал что-то бессвязное, всё ещё оставаясь на льду и борясь с Мельниковым, не дававшим ему высвободиться и побежать за любимой женщиной. Алиса остановилась, когда Алексееву проносили мимо, и у неё появилась возможность взглянуть на неё. Таня лежала без сознания. Из её правого уха текла кровь. Вокруг шеи был пластиковый широкий воротник, приподнявший подбородок, а вокруг рта прозрачная маска соединенная трубкой со специальным мешком — ручным устройством для искусственной вентиляции лёгких. Его сжимал один из врачей, помогая Тане «дышать».
— Идем, нужна помощь, — Антон, проводив врачей и Таню до подтрибунного помещения, взял Алису под локоть, снова заходя вместе с ней на лёд. В другой руке он сжимал шприц.
— Подними рукав! — попросил Антон, стараясь сделать инъекцию Жене как можно быстрее, пока он не разнес весь ледовый дворец. Алиса дрожащими пальцами сделала то, о чем попросил врач, пока саму руку сжимал Арсений.
— Пусти меня к ней! — проорал Громов, снова начиная дергаться.
— Потерпи секунду, и мы все поедем к Тане, — спокойно проговорил Антон, радуясь, что в таком возбужденном состоянии вены на руке Громова были хорошо видны и ему осталось лишь прицелиться. — Не шевелись!
***
— Я не понимаю, что они говорят, — тихо прошептал Евгений, сидя в небольшой машине скорой помощи, которая быстро маневрировала в оживленном потоке, включив сирену.— Антон, что они говорят?
Мест в машине было лишь два, а потому с Таней отправили Громова и Антона. Первый под действием транквилизатора стал значительно спокойнее, не раздумывая сказав, что является мужем пострадавшей, а второй был отличным врачом, который вел в том числе и Таню, а потому мог ответить на вопросы канадских коллег. Алиса порывалась поехать с ними, но Арсений смог оттащить её в сторону. И теперь Мельниковы направлялись в одну из клиник Ванкувера на такси вместе с Ксюшей и Димой, которые были в этот роковой вечер на трибунах. Но во время происходившего на льду служба безопасности не позволила им туда спуститься.
— Антон! — снова обратился к нему Громов. Успокоительное расслабило его тело, но не уняло страшную боль на душе. Не уняло ужаса. Не уняло тревоги. И всё это лишало возможности понимать, что быстро говорили друг другу врачи. В своем нынешнем состоянии Громов едва мог понимать родной язык. Что уж было говорить об английском… Евгений не сводил глаз с Тани, лежавшей перед ним на носилках. Её кожа становилась ещё бледнее, а губы, которые он мог разглядеть даже через маску, принимали голубоватый оттенок. Громов невольно вспомнил её шутку про похороны, когда она проснулась в окружении цветов.
— Это просто шутка, — прошептал он, привлекая к себе внимание Антона, который понимал, что с Громовым начинают твориться странные вещи, — просто шутка, я знаю…
— Необходимо сделать компьютерную томографию и подключить её к аппарату искусственной вентиляции легких… — переводил российский врач, наблюдая за действием коллеги из-за океана, которая приоткрыла пальцами глаз Тани, посветив в него небольшим фонариком.
— Зрачки расширены, реакция на свет низкая, — сообщила она другому своему коллеге, который быстро зафиксировал это в планшете, пока она продолжала осмотр, — кожные покровы бледно-серые, давление критически снижается, сердечные тоны прослушиваются с трудом. Пульс прощупывается. Ушное кровотечение остановлено, начинается образование параорбитальных гематом.
— Что она сказала? — простонал Громов, обхватив ладонями голову.
— У Тани есть реакция на свет, — соврал Антон, — давление не снижается, сердечные тоны хорошо прослушиваются. Всё будет хорошо. Она скоро придет в себя.
Громов бессвязно простонал, закрывая лицо ладонями. Что-то внутри отказывалось верить словам врача. Громов чувствовал, что что-то не то. И он, будучи отличником по анатомии, знал, что такое не проходит бесследно. Он начинал терять её.
Таня уходила. Таня таяла на глазах. Таня остывала. Он понимал, что её травма очень серьезная. Понимал, что есть большая вероятность комы. Но он понимал это головой. А упрямое и любящее сердце надеялось на чудо.
Евгений сжал её холодную как никогда ранее ладонь, а затем наклонился, целуя её горячими губами в надежде согреть. В надежде вернуть к жизни.
— Не уходи. Умоляю тебя, — хрипло прошептал он.
— Снимите её коньки, пожалуйста, — попросила фельдшер, намереваясь проверить двигательные рефлексы ног.
Громов подался вперед, но пальцы не слушались его. Они дрожали. И механическое действие, которое он выполнял каждый день на протяжении двадцати пяти лет своей жизни — шнуровка коньков, стало для него непосильным. Громов ласково провел ладонями по её белым кожаным конькам. Ещё совсем недавно он держал их в руках, когда украл и ждал скорой встречи. Совсем недавно он завязывал и развязывал эти белые шнурки, когда они были партнерами. Совсем недавно всё было хорошо. Совсем недавно она была рядом. Она обнимала его, целовала. Она любила. И была неимоверно любима в ответ.
— Не-е-ет… — Громов закрыл глаза, сдавленно застонав, явственно давая понять Антону, что скоро от действия транквилизатора не останется и следа. Евгений снова терял на собой контроль.
— Сядь, Женя, — строго попросил он. — Я сам.
***
Евгений сидел в коридоре одной из клиник Ванкувера, вместе с Антоном ожидая результатов компьютерной томографии. И если врач оставался спокойным как минимум внешне, то Громов чувствовал, что всё внутри дрожит. Он уязвим как никогда. Он слаб. Он ничтожен.
— Ты! — заорала Ксюша, срывая голос и подбегая к Громову. — Ты! Это ты во всем виноват!
Дмитрий, догнавший её, обхватил свою девушку под грудью, отрывая от пола и отводя назад.
— Ненавижу тебя! — истошно орала Ксюша осипшим голосом, дрожащим от слёз. — Ненавижу!
Громов посмотрел на неё пустыми от горя глазами, а затем вновь опустил голову. Ему и без таких обвинений было отвратительно. Воспоминания о любимой Тане смешивались с болью случившегося сегодня. И эта смесь отравляла. Эта смесь убивала, превращая его из всесильного некогда Евгения Громова в бездушную тень.