— Не говори о том, чего не можешь знать наверняка, — предостерегающе, но с любовью проговорила Юлия, загадочно улыбнувшись.
Евгений приоткрыл рот, медленно переваривая услышанное, а затем захотел вновь обернуться к Тане, но мама не дала ему этого сделать.
— Тебе пора, Женя, — быстро проговорила она, — просыпайся.
— Что? — Громов нахмурился, снова и снова пытаясь схватить мамины руки, но тело продолжало не слушаться. Он не хочет уходить. Зачем? Здесь самые родные женщины. Здесь хорошо. Только так чертовски холодно…
— Нет, мама, пожалуйста, — Евгений ощутил, как обжигающе горячая слеза скользнула по его покрасневшей от холода щеке. Плевать. Лишь бы не уходить отсюда. Всё, самое драгоценное, здесь. Здесь, рядом! Только он не может никого коснуться…
— Просыпайся, родной, — ласково произнесла Юлия, будто не прощалась с сыном вновь, а будила его. Так, как когда-то давно поднимала на ранние зимние тренировки, когда за окном было ещё темно. — Просыпайся, Женя…
— Женя, просыпайся, — Алиса, положив ладонь на его плечо, уже несколько минут пыталась разбудить Громова. В другой ладони она сжимала его телефон. — Женя!
Но Евгений не шевелился. На мгновение Алиса оторопела. Она бросила взгляд на Таню, которая так и не пришла в себя, а затем на Громова, который сидел на стуле, свесив голову к плечу. Оба были явно где-то не здесь. И эта картина очень пугала. Алиса с новым порывом принялась тормошить Громова, боясь, что и он не просто спит, а…
— Громов! Проснись! — сорвавшимся голосом тараторила она, сильнее сжимая побелевшие пальцы на его крепком плече. — Пожалуйста! Женя!
Евгений медленно разлепил веки, сонно и непонимающе смотря на Алису, которая расплывалась перед его глазами.
— Господи, Женя, — выдохнула Алиса, падая на колени, когда всё напряжение резко покинуло её тело. Она уткнулась лбом в его бедро, выдыхая с облегчением. — Ты так меня напугал…
— Алиса… — хрипло прошептал он, прикладывая ладонь к голове, в надежде, что это может хоть как-то унять адскую боль из-за сна в неудобной позе, а затем перевел взгляд на Таню. Всё ещё не здесь. Всё ещё там. В… Беседке? С мамой?..
— Тебе звонили, — опомнилась Алиса, поднимаясь на ноги и протягивая Жене его телефон.
— Кто? — хмуро поинтересовался он, пытаясь встать и ощущая, как весь позвоночник буквально одеревенел за несколько часов сна.
— Мама…
— Кто? — Громов, дохромав до окна, ошарашенно обернулся. Он ещё не до конца смог интерпретировать увиденное во сне и совсем не был готов к услышанному.
— Мама Тани, — поправила себя Алиса, протягивая Жене телефон.
Несколько секунд Евгений с опаской смотрел на собственный сотовый, а затем всё же взял его, понимая, что, как бы тяжело ни было говорить с мамой Тани, именно он должен это делать. Он любит Таню. И он виноват в том, что не сберег её. Виноват перед собой, перед ней, перед её мамой… Как только Громов начал разговор, Алиса, бросив на Таню взгляд, полный неоправданной надежды, вышла в коридор, чтобы не смущать Женю.
— Пока никаких изменений, — тяжело отвечал Евгений, расхаживая от одной стены к другой, пытаясь размять ноги. — Как ваше здоровье? Ксюша рядом?
— Да, — тихо отвечала мама Тани, — мне уже лучше. Ксюша с Димой хозяйничают на кухне. Спасибо, Евгений, что отправили их ко мне.
— Просто Женя, пожалуйста, — в который раз взмолился Громов, остановившись у окна и устало потирая переносицу пальцами. Услышав молчание в телефоне, он понял, что вновь смутил её, а потому собрался с мыслями и решил пояснить, что к чему. — Я люблю вашу дочь. И я женюсь на ней как только она придет в себя.
— То есть… — за спиной Жени раздался тихий, слабый голос, а его обладательница с трудом открыла глаза. — На мое мнение тебе снова плевать?
— Да, плевать! — огрызнулся он, на мгновение повернув голову вбок и всерьез не осознавая, чей голос только что услышал.
Бледные губы Тани растянулись в улыбке. Евгений замер на месте, кажется, даже переставая дышать, а затем телефон выскользнул из его ладони и с треском упал на пол. Его ноги снова не гнулись, но уже совсем по другой причине. Он медленно обернулся.
— Таня! — вымученно простонал, на мгновение закрывая глаза, чувствуя, что победа на олимпийских играх — ничто, по сравнению с теми эмоциями, которые охватили его здесь и сейчас. Вот она — главная награда. Главный подарок от мира фигурного катания. Его Таня, любовь всей его жизни.
Громов бросился к ней, начиная судорожно целовать холодные и впалые щеки, лоб, руки… Хотелось сжать её изо всех сил, чтобы больше никогда, ни за что не упустить из виду. Чтобы беречь как маленького ребенка. Чтобы никто не причинил боли…
Таня, смеясь, пыталась отбиваться от такой резкой лавины из чувств, но сил у неё не было даже на то, чтобы хоть немного поднять руки. А когда Громов в очередной раз своими медвежьими лапами задел тонкую трубочку, вставленную в нос Тани и позволявшую ей дышать, аппарат искусственной вентиляции легких протяжно запищал. В следующую секунду в палату Тани прибежали несколько врачей, а в открытую после них дверь с опаской заглянули Алиса и Арсений. И если Мельников расплылся в счастливой улыбке, то Алиса закрыла лицо ладонями, не веря, что это случилось и не контролируя слёз.
— Выглядите не очень, — хрипло отметила Таня, пока врачи освобождали её от различных проводов и трубочек.
— Кто бы говорил! — сквозь слёзы парировала Алиса.
Улыбка с лица Громова пропала. Он, игнорируя врачей, поднял одеяло, под которым были спрятаны ноги Тани, и резко схватил её за щиколотку, сжимая до боли и с опаской смотря ей в глаза. Внутри всё критически сжалось.
— Чувствую, — ответила Таня, наблюдая за тем, как грозовые тучи в глазах любимого мужчины сменяются на морской штиль. Громов приложил ладони к лицу, а затем отошел к окну, чувствуя, как с него сваливается огромное напряжение, державшее его в плотном кольце последние несколько дней. Таня здесь. Таня жива. Таня чувствует ноги. Это, конечно, далеко не всё. Впереди ещё серьезные обследования на предмет поражений нервной системы, но сейчас Громов был самым счастливым человеком, который при этом чувствовал себя абсолютно обессиленным.
***
— Что-то я не помню, чтобы я соглашалась выйти за тебя, — улыбнулась Таня, когда врачи перевели её в обычную палату и пустили к ней Евгения, который за те пару часов, что был без неё во время обследований, успел изрядно соскучиться. Ещё немного и он начал бы царапать дверь, за которой была Таня. Врачи, как один, понимали, что разлучать этого сумасшедшего с ней нельзя.
— У тебя амнезия. Ты не помнишь самые последние события до травмы, — улыбнулся Громов, позволяя Тане заметить серость его лица. Пусть он и был одним из сильнейших мужчин на белом свете, но организм его очень устал за прошедшие дни. Он был истощен физически. Ему нужно было поспать.
— Сколько ты не спал? — Таня чуть приподняла ладонь, не в силах дотянуться до его лица, но Евгений понял её без слов. Он обхватил её ладошку, а затем приложил к своей щеке, чувствуя, что теперь руки его любимой женщины не мертвенно холодные. Они вновь наполнены жизнью. Они вновь исполнены нежностью.
— Ровно столько, сколько спала ты, — тихо ответил он, с удовольствием отмечая, что кроваво-красные синяки под её глазами начали становиться светлее. Скоро их не будет вовсе.
— Испугался?..
Громов поджал губы, опуская глаза. Он до сих пор не отошел от ужаса, который жил в нем несколько дней. Он понимал, что жизнь без Тани перестанет иметь хоть какой-то смысл. Таня тепло улыбнулась. Ей хотелось обнять его, она видела, что Женя как никогда слаб. Женю хотелось прижать к себе и пожалеть, но сделать этого она не могла. Тело до сих пор не слушалось настолько, что Тане казалось, будто все её прошлые победы, все тренировки и вся жизнь спортсменки не больше чем глупый сон. Ей казалось, что она больше никогда не сможет контролировать себя так, как было раньше…
— Какое сегодня число? — поинтересовалась Таня, едва ощутимо поглаживая пальцами щетинистую щеку Громова и испытывая невероятное блаженство, видя в его стальных глазах океан. Океан любви, полностью принадлежащий ей.