« — Что вам больше всего нравится в Жене, как в партнере? — обратился к фигуристке журналист. Таня, с ярким румянцем на щеках от физических нагрузок, задумчиво поджала губы, которые норовили растянуться в улыбке. Её специально снимали так, чтобы было видно катающегося на заднем плане Громова.
— Он очень трудолюбивый, — начала отвечать Алексеева, от волнения одергивая вниз черную водолазку, — и очень надежный. Ещё он… очень думающий спортсмен. Это большая редкость сейчас. Он не слепо полагается на тренеров и врачей. У него у самого огромные познания в области фигурного катания и физиологии. Он активно этими знаниями пользуется, и это ему помогает.
— А что больше всего вам импонирует в Жене, как в человеке? — задал следующий вопрос корреспондент. Мысленно Алексеева обрадовалось, что Женю сейчас назвали человеком, а не мужчиной, как в прошлый раз. Это смущало гораздо меньше, и её ответ на этот вопрос не будут рассматривать с точки зрения их несуществующих отношений.
Таня обернулась назад, посмотрев, как Громов заходит на очередной прыжок, скользя по дуге назад, а затем вновь повернулась к камере.
— Он, опять же, очень умный, — улыбнулась она, — и добрый».
— И всё? — картинно оскорбился Громов, осуждающе посмотрев на смеющуюся партнершу и соседку.
— Тихо! — шикнула Таня, когда Женя начал отвечать на те вопросы, на которые минутой ранее отвечала она сама.
«— Как фигуристка она оказалась для меня приятным открытием, — серьезно отвечал Громов. — Таня может не выходить со льда по восемь часов, даже если чувствует какой-то дискомфорт или боль.
— А что вам больше всего нравится в ней, как в человеке?
Евгений на секунду опустил взгляд, задумываясь. Слишком сложно было уместить в пару слов всё то, что его привлекало в партнерше.
— Она непосредственная, добрая и… нежная, — Громов с придыханием и какой-то обреченностью произнес последнее слово, будто признавался самому себе в том, что этой нежности он больше не в силах противостоять.
Таня, раскатывавшаяся за его спиной, упала на спину. Громов услышал скрежет льда и звук удара и обернулся к ней. Даже с расстояния он видел, что Алексеева улыбалась, значит, ничего страшного не случилось.
— Не убилась, Плюша? — с улыбкой поинтересовался он, награждая её этим прозвищем за то, что допустила глупое падение».
Таня и Женя медленно повернули головы друг к другу. Они оба надеялись, что эту сцену вырежут, потому что к самому интервью она не относилась.
— Громов… — угрожающе произнесла его фамилию Таня, наливающимися бешенством глазами смотря на партнера. — Ты хоть понимаешь, что наделал?
Фигуристка яро ненавидела это прозвище и не находила в нем ничего милого. И то, что так её теперь будет называть вся страна, очень злило. Евгений испытал неожиданную радость от того, что между ними сидела Агния, своим присутствием не позволявшая Тане расчленить его прямо сейчас.
— Вон, смотри, обед показывают, — попытался отвлечь партнершу Громов и Алексеева недовольно поджала губы, переводя взгляд на экран.
« — Сейчас два часа дня, и мы вместе с Татьяной и Евгением обедаем в кафе, располагающемся неподалеку от ледового дворца, на который они вернутся сразу же после этого, — прокомментировал журналист, сидя за столом вместе с фигуристами. — Пользуясь случаем, хочется поговорить с вами о музыке, которую вы используете в своих программах. Нравится ли вам она в середине сезона также, как в начале?
Громов не любил такое пристальное внимание. Не любил, когда доставали с вопросами каждые полчаса. Когда Таня только рассказала ему об этой передаче, он рассчитывал, что их просто поснимают со стороны, а затем расскажут что-то закадровым голосом. Но вот то, что им не давали нормально поесть, окончательно выводило из себя. Однако необходимо было держаться очень вежливо, поэтому Женя заставил себя улыбнуться.
— Вы когда-нибудь ставили песню, которая вам нравится, на будильник? — поинтересовался он у журналиста.
— Ставил, — кивнул корреспондент, не совсем понимая, к чему был задан подобный вопрос.
— Ну и как? Продолжала ли она вам нравиться? — приподнял брови Громов.
— Не очень…
— Вот и ответ на ваш вопрос, — кивнул Евгений, ухмыльнувшись. — Мы слышим одну и ту же музыку по нескольку раз в день во время тренировок, и в определенный момент от неё уже начинает тошнить.
— Мне кажется, — включилась в разговор сидящая между мужчинами Таня, — что если посреди ночи включить нашу музыку, мы сразу же встанем в начальную позу.
— Не так давно, возвращаясь с тренировки, мы услышали по радио в машине песню, под которую катаем короткую программу, — с улыбкой вспомнил Громов, быстро переглянувшись с партнершей, которая кивнула, понимая, о чем пойдет речь. — И мы в одну секунду потянулись к переключателю станции.
Таня смущенно улыбнулась, вспоминая, как неловко они столкнулись ладонями в тот самый момент.
— А есть ли какая-нибудь композиция, под которую вам хотелось бы поставить программу, но вы по тем или иным причинам этого не делали? — не отставал журналист.
Громов обреченно посмотрел на остывающий стейк, призывно лежащий на тарелке.
— Их очень много, и в основном это классические музыкальные произведения, — ответил он, посмотрев на корреспондента. — Брать такую музыку очень ответственно по двум причинам. Во-первых, есть большая вероятность того, что ты попросту потеряешься в величественной музыке. Она захлестнет тебя полностью. Очень сложно соответствовать размаху классики, находясь на льду.
Таня была с подобным мнением Громова не согласна. Ей казалось, что такому видному мужчине, как он, было крайне сложно потеряться на льду, особенно учитывая его запредельный уровень владения коньком. Скорее любая классическая композиция терялась бы на его фоне.
— А во-вторых, — продолжал он, — однажды, будучи юниором, я увидел, как опытный фигурист упал под «Смейся, паяц…». С тех пор у меня своего рода фобия на классику. Падать под подобное ещё больнее и унизительнее, а кататься — гораздо ответственнее.
— А если бы у вас всё-таки не осталось бы выбора? Какие классические произведения вы бы взяли?
Евгений многозначительно посмотрел на Таню, призывая ответить.
— Мне бы хотелось прокат под «Кармен», — смущенно призналась она, вызывая у Громова улыбку. Ему показалось, что из Тани действительно вышла бы потрясающая Кармен. Эмоциональная, яркая брюнетка идеально подходила на эту роль.
— А ещё, конечно, как и любой девочке мне бы хотелось что-нибудь из «Ромео и Джульетты».
И это Громов тоже счел подходящим, учитывая безграничную нежность, которой была исполнена его партнерша. Представляя эти образы, Евгений поймал себя на мысли, что ради такого можно даже рискнуть взять классику и… остаться на ещё один сезон».
***
5 февраля, квартира Громова. 6:40.
Татьяну разбудил вкусный запах свежесваренного кофе. Такой аромат был способен сделать пробуждение гораздо приятнее, даже если ты лег поздно.
— Доброе утро, — сонно потирая глаза, произнесла Таня, входя на кухню.
Её партнер что-то скрупулезно высчитывал на калькуляторе, записывая в тетрадь.
— Что это? — Таня склонилась над его записями, пытаясь разобрать отвратительный почерк Громова. Складывалось ощущение, что коньками по льду он написал бы гораздо разборчивее.
— Наше питание на следующие пять дней, — ответил он, разворачивая к ней тетрадь. — С учетом потребляемых и растрачиваемых калорий. Могут быть, конечно, небольшие погрешности, но…
— Ты это серьезно? — начала злиться Таня. От такого вся сонливость моментально сошла на нет. Она взяла тетрадь в руку, пристально изучая написанное.
Громов действительно расписал шесть приемов пищи на каждый из пяти дней до отлета.
— Вполне, — самодовольно улыбнулся он.
— Ну, раз ты так серьезно подошел к этому, то и я не буду отставать, — угрожающе произнесла Таня, садясь напротив партнера. Она взяла со стола ручку и нашла в тетради пустой лист, начиная что-то записывать, пока Евгений заинтересованно за ней наблюдал, попивая кофе.