***
18.00.
Ксения после приема в Федерации хотела заехать к Тане с Женей, но её пригласил на прогулку Дмитрий. Снова воспользовавшись отсутствием тренера и последним глотком свободы перед Олимпиадой, одиночница с радостью отправилась с ним на вечерние улицы Москвы, планируя переночевать в гостинице, которую Федерация предоставила всем фигуристам, не проживающим в столице. Алексеева и Громов, провожая одиночников взглядами, поймали себя на мысли, что рады побыть наедине друг с другом ночью перед отлетом на самый важный старт в жизни любого спортсмена.
— Как-то быстро Дима переключился на Ксюшу, — улыбнулся Евгений, галантно открывая Татьяне дверь арендованной машины.
— Не этого ли ты добивался? — лукаво сверкнула темными глазами она, вспоминая их дуэль в Кёльне. Однако Громов не ответил, захлопнув дверь, а затем быстро обошел автомобиль, садясь за руль.
— Расскажи мне о себе, — крайне неожиданно попросил он, выезжая с парковки Федерации. Евгений понимал, что ему нельзя сближаться с партнершей. Понимал, что, узнавая её всё больше, он не сможет вовремя остановиться. Но он видел Ксюшу, которая знала о Тане всё, и это разжигало внутри него странное и ранее незнакомое чувство, которое, кажется, называется «ревность».
Татьяна непонимающе посмотрела на партнера, делавшего вид, что он очень сконцентрирован на дороге.
— Ты это сейчас спросил, чтобы увильнуть от разговора про командный турнир? — предположила она. — Думаешь, я оставлю это просто так?
— Я это сейчас спросил потому, что мне интересно, — признался Евгений, хотя и понимал, что от разговора про командные соревнования ему не отвертеться. Громов был удивлен тому, как эта маленькая девчонка ростом метр с кепкой окрутила его, давая глупые прозвища и разговаривая с ним подобным образом, угрожая, что она ничего не оставит просто так.
Татьяна задумчиво поджала губы. Она желала прояснить ситуацию с командными соревнованиями, но такой интерес Громова к ней приятно порадовал, даря красноречивый комплимент о том, что она ему, скорее всего, не так уж и безразлична, и не такой уж и друг.
Они оба ловили себя на очень странных мыслях о том, как это смешно и глупо — быть рядом с партнером круглые сутки, держать его за руки по восемь-десять часов, знать о нём всё как о спортсмене, но не знать почти ничего как о… человеке.
— Откуда ты так хорошо знаешь немецкий? — задал вопрос Громов, полагая, что Таня не знает, с чего именно начать рассказ о себе.
— Моя мама учительница немецкого и английского, — ответила она, с трудом уговаривая себя оторвать взгляд от профиля партнера, на который то и дело падал свет от вечерней иллюминации Москвы.
— Вот оно что, — понимающе кивнул Евгений, — английский, стало быть, тоже знаешь неплохо?
— Да, можно сказать и так, — с толикой смущения призналась Алексеева, наконец повернув голову к окну и вспоминая парочку интервью Громова, в которых он был вынужден говорить на своём ломаном английском. — А ещё знаю, что у тебя с ним дела обстоят отвратительно.
Громов грустно ухмыльнулся. Языком Шекспира он действительно владел на уровне цифр, чтобы понимать баллы. Ну и, конечно, обладал стандартным набором «Привет-пока-как дела».
— Значит, придется ехать в Питер, чтобы твоя мама позанималась со мной, — вздохнул Евгений.
— Если бы я два года назад не повела себя как дура, — в голосе Тани появились ноты грусти и самоуничижения, — то могла бы и сама с тобой позаниматься.
Громов на мгновение оторвал взгляд от дороги, вопросительно посмотрев на партнершу, призывая пояснить сказанное.
— Когда я закончила школу, — начала Алексеева, погружаясь в воспоминания о своём выпускном вечере, где было принято решение, о котором она впоследствии пожалела, — я поняла, что мне уже не стать великой спортсменкой, — Таня грустно улыбнулась, посмотрев на свои ладони, лежащие на коленях. — Я видела Ксюшу, которая уже вовсю готовилась к Олимпиаде, видела других своих знакомых из училища, добившихся в юные годы многого…
Евгений шумно вздохнул, сжимая ладони на руле и задумываясь о том, где он был тогда, когда Таня переживала такой период своей жизни. Мог ли он пересечься с ней? Мог ли успокоить и просто побыть рядом? Не мог. И от этого по необъяснимой причине чувствовал себя… виноватым.
— Я поняла, что буду продолжать заниматься фигурным катанием и соревноваться, но решила, что мне нужно получить образование и другую профессию, потому что фигуристка я не…
— Ты хорошая фигуристка, — оборвал её Громов, ни капли не преувеличивая. Он действительно видел в ней потенциал, видел энергию. В начале их совместной карьеры он не всегда видел желание выкладываться до последнего, но с каждым днём это желание разгоралось в ней всё больше. И это не могло не радовать и не заставлять восхищаться новой партнершей.
— Женя, — тепло улыбнулась Таня, — это ты хороший фигурист. С тобой даже табуретка вроде меня станет потрясающей партнершей.
— Первая часть фразы была приятной, спасибо, а вот вторая — чтобы я такого больше не слышал, — строго произнес Громов.
Татьяна смущенно опустила глаза, продолжая улыбаться. Ей нравился их внезапный разговор. Сейчас Алексеевой не хотелось думать о том, что дома она прижмет Громова к стенке, требуя рассказать об отказе участвовать в командных соревнованиях. Не хотелось думать о том, что уже завтра вечером они будут в Канаде. Хотелось только ехать вот так с Евгением, рассказывая ему о своём прошлом, и видеть, как внимательно он слушает.
— Я поступила на учителя. Решила пойти по стопам мамы, — продолжила Таня. — Я прилежно отучилась, но потом… — Алексеева тяжело вздохнула, чувствуя, как к горлу подкатывает комок ненависти к самой себе и собственной трусости. — За месяц до защиты диплома я ушла в академический отпуск. И больше не вернулась.
— Почему? — не понял Громов.
— Потому что я испугалась, — с трудом призналась Татьяна. — И…
— Подожди, — перебил её Евгений, пытаясь разобраться в том, что услышал. — Ты просто ушла? Даже не пыталась защититься?
Алексеева поджала губы, нервно переплетая свои пальцы.
— Да, Женя, я просто ушла, — с трудом выговорила она, признаваясь в том, что попросту сдалась, потратив зря несколько лет своей жизни, не поборовшись за желанный результат.
Громов сильно нахмурился. Услышанное ему не понравилось. Он не мог понять, откуда у Тани эта патологическая неуверенность в себе, но это во многом объясняло причину истерики его партнерши перед первым прокатом на чемпионате Европы. Во многом оправдывало её неуверенность и скованность первое время, когда они только встали в пару. И это красноречиво иллюстрировало причину, по которой Алексеева, находясь в хорошей физической форме, не могла добиться большего в спорте. Впрочем, в её виде спорта успех зависел от неё лишь наполовину.
***
Квартира Громова, 19:30.
— Итак, — нарочито строго начала Татьяна, заняв место за кухонным столом напротив партнера. — По какой причине мы не участвуем в командных соревнованиях? Что-то со спиной?
Громов, взяв вилку в руку, намереваясь ужинать, на мгновение задумался. Таня неосознанно подала ему хороший повод для оправдания. Он мог слукавить и сказать ей про спину. При таком раскладе Татьяна не стала бы с ним ругаться и отнеслась с пониманием. Поэтому этот вариант показался Евгению крайне заманчивым.
— Нет, — он решил быть откровенным с ней. — Просто не вижу смысла тратить свои силы впустую.
— Что значит впустую?
— Таня, — грубо произнес Громов, призывая партнершу не прикидываться дурочкой, — ты ведь прекрасно понимаешь, что нам не светит золото в командном турнире. Нам не светит даже серебро.
— Без нас точно не светит! — начала заводиться фигуристка. — Емельянову с Назаровым канадцы и американцы раскатают как детей! А ведь ещё есть и китайцы!
— Пусть набираются опыта, — отмахнулся Евгений, демонстративно принимаясь за куриную грудку, приготовленную Таней. — В личном зачете им не светит место выше пятнадцатого, так пусть хоть в командном будет толика интриги. Там ведь всего десять стран-участниц.