— Как ты можешь так? — злилась она, до сих пор не притронувшись к еде.
— Как так? — переспросил Громов, отмечая про себя то, что кулинарные навыки Алексеевой равняются его собственным.
— Отсиживаться в окопе, когда нашим ребятам нужна помощь! — экспрессивно отвечала Таня.
— Ты ведь понимаешь, что наши танцоры и мужчины-одиночники слабы и нестабильны, — как можно более спокойно пытался говорить Громов. — Сегодня Дима прыгает четверной аксель, а завтра он не может чисто приземлить двойной тулуп. Если бы команда состояла из нас и Ксюши, то я бы, конечно, не раздумывал.
— Ты не находишь свою позицию слабой изначально? — с ощутимым для Евгения презрением спросила Таня. — Быть в команде только с сильными и не помогать слабым.
— И я, и Ксюша знаем, каких трудов стоило наше нынешнее превосходство, — голос его леденел и начинал звучать ещё ниже. — И мы имеем право отказываться от подобного «сотрудничества».
— Вот только Ксюша не отказалась! Она участвует! — воскликнула Алексеева. — И катает обе программы!
— Ну, вот и посмотрим, во что это выльется в личном зачете для Ксюши, — кивнул Громов, опуская глаза. — Она растратит все свои силы на два проката, но их загубят оценки, полученные за прокаты мужчин, танцоров и…
— И слабой пары, которая даже нормальной конкуренции никому не составит! — упиралась Таня, всё ещё рассчитывая уговорить Евгения на участие в командных соревнованиях или прийти к компромиссу, согласившись откатать хотя бы одну из двух программ, оставив вторую другой паре. — Это отвратительно! Отсиживаться в стороне, обладая твоей силой!
Громов со звоном откинул вилку на стол, больше не сдерживаясь. Если Алексеева так сильно не понимает, в чем дело, то придется объяснять на повышенных тонах.
— У всего есть предел, Таня! — громко произнес он, ближе наклоняясь в её сторону. — Даже у моей силы!
Алексеева внезапно для своего собеседника встала из-за стола, решительно подходя к нему и заглядывая в глаза. Грудь её часто вздымалась от злости. Громов развернулся к ней с напускным спокойствием и безразличием во взгляде.
— У той силы, что здесь, — Таня приложила ладонь к его обнаженному предплечью, проведя пальцами по выдающейся линии мышц, — предел действительно есть, — кивнула она, заставляя себя оторвать руку от соблазнительной, твердой мускулатуры, манившей красивым рельефом. — Но вот у той, что здесь…
Таня на мгновение приложила ладонь к центру его груди, буквально почувствовав удар сердца, будто внезапно отозвавшегося на такое прикосновение.
— Предела нет, — закончила свою фразу Таня, резко одергивая руку, будто обожгла её, и выходя с кухни, желая сбить с себя наваждение, которое с каждым днем накатывало всё сильнее при малейшем физическом контакте с партнером. А контактов этих, в силу специфики их работы, было чертовски много.
Евгений наклонил голову вниз, смотря на свою грудь, на которую секунду назад мимолетно легла хрупкая и как всегда холодная ладонь Тани.
— Ты не поела! — очнувшись, крикнул он в сторону гостиной.
— Сыта по горло твоим эгоизмом! — донеслось в ответ из комнаты.
Громов грустно ухмыльнулся, переводя взгляд на окно, за которым давно стемнело.
— Истеричка, — вздохнул он, рассчитывая, что она его не услышит.
— Самовлюбленный индюк! — воскликнула Татьяна, заставляя Евгения засмеяться.
***
22:30.
До отхода ко сну партнеры не разговаривали друг с другом. Когда Таня смотрела очередной выпуск спортивных новостей, сидя в гостиной, Евгений принес ей нетронутый ужин. Она демонстративно поворотила нос от тарелки, однако взгляд Громова был слишком требовательным и красноречивым, а потому ужин был съеден.
Сейчас же, ворочаясь на диване, Таня не могла уснуть. Мыслями она уже была в Ванкувере. Это сильно волновало её и обеспечивало бессонницей, которая была совсем некстати перед таким важным событием. Тщетно попытавшись заснуть и сменив ещё несколько положений, она приподнялась, включая небольшой торшер, и бросила взгляд на Евгения, который от света не проснулся. Таня вздохнула, чувствуя, что будить его — не самое лучшее решение, но другого она не видела. Точнее, не хотела видеть. Она вспомнила, как перед отлетом на чемпионат Европы Громов читал ей вслух, и не смогла не соблазниться таким вариантом развития событий.
Таня поднялась с дивана, перешагнув длинные ноги Евгения, и подошла к полупустой книжной полке, быстро находя книгу о физике в фигурном катании. Она взяла её и подошла к Громову, вытянув руки с книгой над животом спящего партнера. Таня несколько зловеще улыбнулась, чувствуя себя маленькой и очень непослушной девчонкой, а затем разжала пальцы, наблюдая за тем, как книга падает на торс Евгения.
Громов резко открыл глаза, а затем сощурил их от ударившего света. Таня едва сдерживала смех, а Евгений — сонное и очень милое, по мнению девушки, недоумение. Он чуть приподнял голову и взял в руки книгу, упавшую ему на живот. Прочтя название, Громов откинулся обратно на пол.
— Ммм, Татьяна, — сонно простонал он, отчего-то довольно улыбнувшись. — А вы умеете делать тонкие намеки…
***
10 февраля, 5:40.
Утро перед отлетом в Канаду начиналось для Тани неважно. Громов, аргументируя тем, что сегодня после прилета у них вряд ли будут тренировки, заставил девушку трижды пробежать 19 этажей своего дома вниз и вверх. Поднимаясь обратно в четвертый раз, Алексеева мысленно проклинала своего партнера, чувствуя, что плохо выспалась и хочет скорее сесть в самолет, потому что хотя бы там она сможет отдохнуть от каких-либо физических нагрузок.
— А ты знаешь, — часто дыша, обратилась к партнеру Татьяна, догнав его на одиннадцатом этаже, — что в правом ухе серьги носят гомосексуалисты?
Громов резко замедлился, бросив на неё косой взгляд. Он понял, что это сейчас был камень, а точнее огромный такой валун в его огород.
— Мне казалось, что тогда, в раздевалке, — начал он с некоторым опасением, не предполагая, как отреагирует на упоминание об этом Таня, учитывая, что они не поднимали эту тему с тех самых пор, как стали друзьями, — я тебе доказал, что меня интересуют женщины.
«А именно — ты», — добавил внутренний голос Громова.
— А что было в раздевалке? — картинно нахмурилась она, делая вид, что не понимает, о чем речь. — Прости, но я всегда стараюсь забывать ошибки и отпускать их. — Татьяна невинно улыбнулась, подмигнув растерявшемуся от такого заявления Евгению, и заметно ускорилась, начиная опережать его.
***
Шереметьево, 8:20.
Пообщавшись с журналистами и огромным количеством болельщиков, встретивших спортсменов в аэропорту, фигуристы прошли в зал ожидания, где в скором времени должна была собраться та часть олимпийской сборной, которая полетит этим бортом. Таня понимала, что не ощущает страха. Атмосфера предстоящих игр чувствовалась уже здесь и сейчас. И она дарила приятное, сладкое предвкушение, а не сковывающий ужас. Алексеевой нравилось наблюдать за членами сборной. Ей нравилась их олимпийская форма. Она ещё раз посмотрела вниз, проведя взглядом по своим синим брюкам и белому свитеру с узором из красных и синих нитей. После этого Таня перевела взгляд на сидящего рядом Громова, который яркие цвета не любил, а потому чувствовал себя несколько нелепо, не догадываясь о том, что испортить его не может ни одна одежда.
Ксения сладко зевнула, прикрывая рот ладонью, а затем положила голову на плечо подруги.
— А Иван Александрович знает, — с хитрой ухмылкой обратился к одиночнице Громов, упоминая её тренера, — чем ты занималась ночью?
Ксения открыла глаза, выпрямляясь и ошарашенно смотря на Евгения. Ничего не отвечая, она обвела взглядом зал ожидания, находя Диму, который так же, как и она, погружался в дремоту, скрестив руки на груди и опустив голову.
— А ты откуда знаешь? — вновь посмотрела на Громова одиночница.
— Я не вчера родился, — пожал широкими плечами он, откидываясь на спинку металлического сидения.
— Даже мне очевидно, — улыбнулась Таня, подыгрывая партнеру и окончательно вгоняя подругу в краску.