— Антон! — громко обратилась к нему Таня, не узнавая свой голос, который звучал требовательно, но в то же время крайне измученно, и врач, сидевший на стуле, поднял на неё взгляд.
— Вколи мне блокаду, — безапелляционно произнесла она, понимая, что времени на размышления и разговоры нет. Действовать нужно прямо сейчас.
— Это исключено, Таня, — отрицательно качнул головой он. — Я не буду этого делать.
Такой ответ разозлил Таню, которая и без того находилась в очень шатком психологическом состоянии. Она спрыгнула с высокой кушетки, подходя к небольшому шкафу и открывая его здоровой рукой. Бегло осматривая препараты, она пыталась понять, какой был необходим.
— Дай мне блокаду! — практически прорычала Таня, краем сознания отмечая, что ведет себя как Громов, когда того что-то выводило из себя.
Антон гневно поджал губы, вставая из-за стола и подходя к шкафу, сразу же доставая оттуда нужную ампулу.
— Я не могу сделать тебе блокаду, понимаешь? — несмотря на свои действия произнес врач.
— Почему?! — срывалась на истерический крик Таня. — Почему ты можешь делать такие уколы Жене, но не мне?!
— Потому что с травмой Жени я работаю уже давно, а про твоё плечо нам ничего не известно! — повысил на неё голос Антон. — Блокада имеет смысл только если сохранена подвижность! Если ты сейчас, несмотря на боль, сможешь поднять руку вертикально вверх, то я сделаю укол. Но тебе придется подписать бумагу о том, что ты берешь всю ответственность на себя. Я такой грех на душу брать не буду. Мне хватает Громова.
Татьяна ничего не ответила. Она опустила голову, посмотрев на ладонь правой руки, и сделала глубокий вдох, осознавая, что сейчас предстоит вынести, а затем принялась медленно отводить руку в сторону.
Рука Тани дрожала. Вся. От плеча до кончиков пальцев. Она поджала губы, зажмуривая глаза, из которых вновь побежали слёзы. Антон нахмурился, когда увидел, что дрожь, вызванная нестерпимой болью, распространилась на всё тело Тани, затрагивая даже её ноги.
Когда рука Татьяны была почти параллельно полу, она дрогнула, начиная опускаться вниз. Антон кивнул, понимая, что блокаду колоть бесполезно. Таня не сможет управлять ею.
Но сдаваться Алексеева не собиралась. Бой со своим телом проигрывать было нельзя. Перед её зажмуренными глазами был Громов. Сильный Громов. Всегда идущий до конца. Даже когда организм мешает ему это делать. И это придало Тане сил для ещё одной попытки. Она сильнее сжала побелевшие окончательно губы и вновь принялась поднимать руку вверх, чувствуя адскую боль в плечевом суставе, которая разливалась по всей руке вплоть до кончиков пальцев. Когда правая рука Тани была почти вертикально, она начала сдавленно стонать от боли и как только, наконец, сделала то, что просил врач, открыла глаза. С её губ сорвался громкий вымученный стон, а затем правая рука обмякла, повиснув так, будто не принадлежала живому человеку.
— Коли! — взмолилась Таня, а затем провела ладонью по лбу, убирая легкую испарину и боясь даже представить, как ужасно выглядит после всех этих слез и боли.
Антон был вынужден найти в шкафу шприц. Таня выполнила условие, которое он ей поставил. Но врач всё равно переживал о том, как она сможет держать себя на этой руке, которая являлась опорной и принимала на себя всю нагрузку. Раскалывая ампулу, чтобы достать содержимое, Антон мысленно проклинал и Таню, и Громова. Они оба друг друга стоили и заставляли опытного спортивного врача нервничать.
— Игла толстая, — предупредил он фигуристку, когда та села на кушетку. — Это необходимо, чтобы достать до сустава. Будет больно.
— Я стерплю, — решительно кивнула Таня, но всё же поджала припухшие от слёз губы.
***
Таня резко толкнула дверь, выходя из кабинета врача. Боль начинала угасать. Она постепенно уходила от кончиков пальцев, поднимаясь туда, откуда исходила и угасала окончательно уже именно в плечевом суставе.
— Что происходит? — накинулась на неё с вопросами Ксения, всё это время поджидавшая у кабинета. — Громов вышел и еле стоял на ногах. Что случилось?
— Всё потом, — отмахнулась Таня, быстро перебирая ногами, заставляя подругу ускориться. — Сначала нужно найти Женю.
Алиса, собиравшаяся бежать на поиски Тани, замерла, увидев её в коридоре. Походка Алексеевой заставила Калинину сощуриться, чтобы убедиться, что это именно она. Таня направлялась к ним не по-кошачьи мягко, как делала это обычно, а быстро, уверенно, решительно и… Несколько агрессивно.
— Что произошло? — обратилась к ней Алиса, когда Таня подошла к Громову. — Почему он такое сказал о тебе?
— Сказал что?
— Что ты для него не… Существуешь, — с трудом озвучила Алиса.
Таня на несколько секунд замерла, понимая, что сама виновата в случившемся. Ждать какой-то другой реакции от Громова было бы странно, но всё же такая фраза причинила боль и несколько убавила боевой настрой. И как бы Алексеева ни старалась подавить неприятное чувство в груди, оно всё равно там осталось. Мысленно она обрадовалась, что услышала такое не из его уст. Это было бы совсем нестерпимо.
Таня не стала ничего отвечать. Она опустилась перед Женей на корточки и положила ладони на его бедра, обтянутые черной тканью брюк.
— Я знаю, что ты не простишь меня, — тихо начала она, делая глубокий вдох, — но позволь сделать то, что исполнит твою главную мечту.
Громов на эти слова никак не отреагировал. Таня поднялась, а затем взяла его ладони в свои, отклоняясь назад и потянув на себя. Но при всей своей натренированности поднять почти сто килограмм живого веса ей было не под силу, а потому Евгений не сдвинулся даже на миллиметр, продолжая сидеть на скамейке, прислонившись спиной к стене. От такой нагрузки его партнерша ощутила небольшой укол в плече. Она снова опустилась перед ним на корточки, а затем заметила, что у него наполовину развязан один ботинок. Таня поняла, что он действительно собирался сниматься, раз начал расшнуровываться.
— Ох, Женя! — вздохнула она, а затем принялась шнуровать его ботинок, торопливо переплетая черные шнурки. Таня понимала, что это лучше было сделать ему самому, потому что только сам фигурист может почувствовать степень фиксации голеностопа и отрегулировать её, но времени сейчас не было. Громов по-прежнему был глубоко в себе, а до выхода оставалось две минуты. Таня завязала шнурки у верхнего края ботинка, а затем пристально посмотрела на партнера, пытаясь вернуть живой блеск в его серо-голубые глаза.
— Женя, услышь меня! — взмолилась она, поглаживая его бедра. — Пожалуйста…
— Громов, — обратилась к нему проходившая мимо Волченкова, — вас сейчас дисквалифицируют. Что тут за собрание?
— Ты на нём явно лишняя, — мрачно констатировала Алиса, даже не посмотрев на неё, продолжая сверлить взглядом бывшего партнера.
Волченкова недовольно хмыкнула, а затем собралась идти к ледовой площадке. Ей с партнером выпал самый тяжелый, последний номер. А вот Тане с Женей предстояло быть предпоследними. Алексеева понимала, что им с Громовым, в идеале, нужна пара минут чтобы поговорить, но сначала необходимо было привести его в чувства. И на это, как оказалось, тоже требуется время.
— Лена! — внезапно для всех позвала её Таня, призывая остановиться. Волченкова обернулась, без какого-либо интереса посмотрев на неё.
Таня понимала, что терять ей нечего. Громова она уже потеряла как мужчину, раз он сказал, что она для него не существует. Но она ещё могла не потерять его как партнера. Хотя бы на один последний раз. На эти последние совместные четыре минуты тридцать секунд. О том, что будет с ними после проката она боялась думать. Сейчас был важен только этот момент. Момент, в который решалось всё.
— Поменяйся с нами, — попросила Таня, всё ещё сидя у ног Евгения и смотря на Лену снизу вверх.
Такая просьба вызвала крайнее недоумение у Арсения и Алисы. Они ошарашенно переглянулись, понимая, что Таня совсем не ведает, с кем имеет дело.
— Я бы и рада, — сладко произнесла Лена, растягивая губы в невинной, но при этом такой искусственной улыбке, — но есть такая вещь как протокол.