***
В подтрибунном помещении царила непередаваемая атмосфера. Туда-сюда сновали журналисты, фигуристы, волонтеры и другие люди, причастные к Олимпийским играм. Каждый из них был в ожидании цветочной церемонии. Однако новоиспеченные олимпийские чемпионы были вынуждены это время провести в кабинете врача.
Таня сидела на высокой кушетке, а Евгений занял место на стуле у двери, прижимая к носу небольшой пакет с охлаждающей жидкостью. Антон рассматривал его рентгеновский снимок.
— Ну, — не выдержал Громов, бросая косой взгляд на врача, — что там? Плакали мои рекламные контракты?
— Только если от счастья, — улыбнулся Антон, положив снимок на стол и что-то записывая в медицинской карте фигуриста. — Перелома у тебя нет, только ушиб. Дышать затруднительно?
Татьяна с облегчением прикрыла глаза на несколько секунд. Если бы она сломала Жене нос, то это ещё больше накалило и без того непростую обстановку между ними.
— Немного, — ответил Громов. — Как при сильном насморке.
Антон кивнул, продолжая что-то писать. Евгений переглянулся со своей партнершей и в её карих глазах нашел такое же опустошение, что царило в его душе.
Они так ждали этой победы, но сейчас казалось, что ей радовались все, кроме них самих. Громов вновь вспомнил о лжи партнерши, а Таня осознавала, что Евгений использовал её, по факту просто плюнув на серьезную травму плеча. Да, она сама предложила ему сделать это, но в то же время не могла понять, правильно ли они оба поступили в тот момент.
— У тебя завтра операция в пять часов, — обратился к Тане врач, поднимая на неё взгляд. — А сегодня вколим тебе обезболивающее.
— А после этого я смогу выступить на показательных? — внезапно, кажется, даже для самой себя задала вопрос она.
— Какой тебе показательный номер? — разозлился Евгений.
Алексеева перевела взгляд на партнера, пытаясь сохранить серьезный настрой.
— Красивый желательно, — с напускной строгостью ответила она, замечая, что Громов начинает злиться ещё больше.
— Может, — он поднялся со стула, подходя вплотную к Тане, сидевшей на кушетке, — тебе хватит изображать из себя святую?
— Что ты имеешь в виду? — не поняла она, ощущая страх от такой близости с ним.
— Твоё самопожертвование, — кивнул Евгений, кажется, забывая о том, что в кабинете они сейчас не одни.
Татьяна непонимающе нахмурила тонкие брови. И по её лицу Громов понял, что необходимо пояснить.
— Когда началась боль в плече, ты должна была выбрать меня, выбрать нас! — повысил голос он. — Но ты предпочла их! Полезла в это долбанное болото и утащила меня за собой! И ты лгала мне, Таня! Так что спасибо, я обойдусь без показательного номера. Не надо ради меня показательно собой жертвовать.
Алексеева опустила голову, не в силах ничего ответить. В глазах снова слёзы, а в горле — ком, не дающий сказать что-либо и нормально вдохнуть.
— Я просто… — дрожащим голосом попыталась оправдаться Таня, часто моргая от слёз, срывающихся с её ресниц и падающих на белое платье. — Хотела как лучше.
Алексеева в тот момент даже не могла представить, насколько эти слова задели и без того разгневанного Громова. Когда-то он тоже верил, что лжёт во благо.
— Так не бывает! — закричал Евгений, откидывая пакет с охлаждающей жидкостью на кафельный пол. От сильного удара он лопнул, и его содержимое в виде голубоватого геля вытекло наружу.
— Идите-ка вы оба отсюда, — вмешался Антон, поднимаясь со стула. — Вам нужно поговорить, но спокойно. Сейчас вы на это не способны.
Громов сразу же покинул кабинет врача, громко захлопнув за собой дверь, а Таня боялась выходить следом, и пришлось выждать хотя бы пару секунд.
В коридоре Евгений увидел Лену, которая торопливо вытирала слёзы, не желая, чтобы кто-либо их увидел. С неё хватит и того, что она разревелась в kiss&cry, хотя раньше ничего подобного за ней на наблюдалось.
— Лена! — позвал её Громов, но Волченкова, заметив его приближение, ускорила шаг, не желая оказываться с ним рядом. Однако Евгений, пусть и на коньках с чехлами на лезвиях, всё же был быстрее, а потому догнать её не составило особого труда. Фигурист схватил Лену за локоть, разворачивая к себе.
— Отстань от меня! — дернула рукой она, желая высвободиться.
— Я горжусь тобой, — внезапно произнес Громов, заставляя собеседницу на несколько секунд оторопеть. — Ты поступила правильно.
— Да пошёл ты со своей правильностью! — вновь разозлилась Волченкова, пытаясь вырвать свою руку из хвата Евгения. — Пусти!
— Лена, послушай… — не желал оставлять её в покое Громов.
— Нет, это ты послушай! — резко оборвала его Лена с вызовом в глазах. — Кто угодно был достоин медали Олимпийских игр! Кто угодно, Женя, но только не она! Таня в нашем мире никто! Она даже не понимает, что с ней произошло! И не поймет никогда, потому что не выстрадала этот путь, как я или ты! Или твоя Калинина!
— Не нам это решать, Лена, — покачал головой Евгений, не желая вступать в спор с ней сейчас, когда ей было необходимо выговориться.
— Это моя последняя Олимпиада, Громов! — со слезами в глазах продолжала Волченкова, заставляя на секунду его отметить то, что плачущих женщин сегодня вокруг слишком много, и это начинает порядком утомлять. — И я отдала свою бронзу, к которой шла всю жизнь, какой-то там Тане! И ты сейчас хочешь устроить мне проповедь о правильности моего поступка? Да я ненавижу вас обоих!
Женя вздохнул, с сожалением смотря на Лену. Как спортсмен, он мог понять её, но осознавал, что слов сейчас будет недостаточно для того, чтобы успокоить. Поэтому Громов притянул её к себе, крепко обнимая. К его удивлению, Волченкова противиться не стала. Она положила голову на его плечо, давая волю эмоциям окончательно и начиная вновь горько плакать.
— Радовалась бы ты этой бронзе, если бы нас дисквалифицировали? — тихо спросил он, продолжая обнимать Лену и мягко поглаживать её по спине.
— Радовалась бы, — простонала ему в плечо Волченкова.
— А мне кажется, что моя Лена не радовалась бы нечестной победе, — улыбнулся Громов. — Ты уже одна из лучших парниц в истории. В Польше ты — национальное достояние. Ты привезла в эту страну фигурное катание и делаешь большое дело, развивая его там на своем примере.
Волченкова на несколько секунд замерла, вслушиваясь в его слова и переставая лить слёзы.
***
Когда Таня вышла из кабинета врача, её сразу же поймала Ксения и протянула свой телефон.
— Твоя мама, — пояснила она с улыбкой.
Алексеева приложила мобильный подруги к уху, устало улыбаясь, услышав родной, но такой дрожащий от слёз голос. Женщина долго рассказывала дочери о том, как гордится ею и как переживала, периодически закрывая глаза во время их проката.
— Как сейчас себя чувствует Евгений? — с тревогой спросила она, вызывая у Тани легкий ступор. — Что с его носом?
Фигуристка понимала, что о её проблемах с плечом и предстоящей операции маме лучше не говорить, чтобы она не нервничала.
— С ним всё в порядке, — вздохнула Алексеева, обводя взглядом коридор и желая увидеть партнера.
— Дашь ему трубку? — внезапно для дочери попросила она. — Хочу поздравить его и поблагодарить за всё, что он для тебя сделал. Мы с ним уже разговаривали, когда он забрал у тебя телефон. Очень воспитанный молодой человек.
«Молодой человек! Ростом под два метра и кучей титулов!» — мысленно изумилась Таня, совсем не ассоциируя это словосочетание с Громовым.
— Слава Богу, что он твой партнер, — продолжала её мама. — Я очень жду вас обоих дома.
— Что? — не поняла фигуристка. — Нас обоих?
— Таня, он поцеловал тебя, — с теплотой в голосе напомнила Марина своей дочери, заставляя её зажмуриться на несколько секунд от стыда.
Их поцелуй видел весь мир, но почему-то именно перед мамой было особенно неловко.
— Вы любите друг друга, Таня? — она осмелилась задать давно мучивший её вопрос. — Знаешь, когда по телевизору вас спрашивали об отношениях, и вы их отрицали, я с трудом вам поверила. Но решила, что если бы между вами действительно что-то было, то ты рассказала бы мне. А сегодня…