Смоленское православное кладбище.
========== О вечной любви, невосполнимой утрате и предательстве ==========
Смоленское кладбище, Санкт-Петербург. 15:10.
Таня не могла сдвинуться с места. Она смотрела на Громова глазами, в которых смешалась боль, злость и немой вопрос «за что?». Ей хотелось высказать ему всё, что она думала о подобном поступке. Хотелось сказать, что с людьми так не поступают. Что это, черт возьми, больно. Что нельзя давать сначала повод для радости, а затем так ужасно лишать её.
Евгений смотрел на партнершу с долей понимания. Ей было больно, и это прекрасно читалось по её лицу и глазам. Таня хотела что-то сказать ему. Она приоткрыла губы, но даже не смогла сделать вдох. В легких будто закончилось место для воздуха. Таня опустила голову, пытаясь привести мысли в порядок.
— Ты хотела познакомиться с моей мамой, — тихо напомнил Евгений, свободной рукой взяв Таню за предплечье и уводя в сторону с проезжей части, подходя ближе к арке.
— Х-хотела, — медленно кивнула она, смотря на асфальтовую дорогу, расчищенную от снега, и боясь поднять взгляд куда-либо выше. За арочным проемом уже виднелись нетипично большие надгробия. Таня не могла сказать, что её очень пугали кладбища, но сегодня, сейчас, она ждала совсем другого, а потому столь резкий контраст ещё несколько минут держал её в оцепенении и испуге.
— Она здесь, — Громов мягко пояснил то, что для Тани уже и без этого стало очевидным.
Она ещё несколько секунд молчала, уговаривая себя собраться. Евгений виновато поджал губы, мысленно обозвав себя не самыми цензурными словами. Таню не стоило сюда привозить. Он знал, как близко она всё воспринимает. А принять то, что за многие годы не смог принять даже он сам, возможно, и вовсе будет ей не по силам.
— Если ты передумала, то…
Сердце Тани пропустило удар. Нет. Давать волю страху сейчас совсем нельзя. Она любила этого мужчину, несмотря на его характер и прошлое, которое он тщательно скрывал. И сейчас у неё был шанс стать ему ближе. И она не могла его упустить.
— Не передумала, — стараясь унять дрожь в голосе, ответила Таня, поднимая голову и встречаясь с Женей взглядом.
Громов сдержано кивнул, а затем протянул партнерше ладонь. Таня вложила в неё свою, и они прошли через арку на территорию кладбища.
Ярчайший, бьющий буквально по глазам контраст — белый снег и виднеющиеся из-под него черные и серые надгробия, раскинувшиеся по двум сторонам от узкой расчищенной дорожки, на которой Татьяна и Евгений едва умещались вдвоем. Таня с опаской огляделась по сторонам. Разнообразным крестам, ангелам и вертикальным плитам не было конца. Они перемежались между собой, сливались друг с другом, при этом резко выделяясь на фоне снега. Казалось, что всё окружающее их сейчас пространство состояло только из двух этих цветов — белого и черного. Но были и два ярких пятна. Одним из них была сама Таня, облаченная в бордовое пальто, а другим — букет красных роз в руке Евгения.
У Тани закружилась голова. Она чуть качнулась и коснулась краем своего пальто черной витиеватой ограды могилы, видневшейся из-под снега. Она нервно поджала губы и сильнее прижалась к идущему рядом Жене, крепче сжимая его ладонь.
— Бояться нужно не мертвых, а живых, — задумчиво посоветовал Громов, заметив реакцию Тани на случившееся.
Она чуть запрокинула голову, смотря на лицо Жени. Он был необычайно спокоен. Эта обстановка с воистину гробовой тишиной совсем не давила на него. Евгений выглядел так, будто пришел в дом, который некогда принадлежал ему, и теперь он обходил его и что-то вспоминал, думал о чем-то своем. Он шел медленно и размеренно, будто не желал скорее оставить все эти надгробия позади. Напротив, на некоторые могилы он смотрел с какой-то грустной и горькой ухмылкой, замедляя возле них шаг. Таня с ужасом пришла к догадке о том, что он знал все эти надгробия, что были вдоль узкой дорожки. Он ходил мимо них уже много раз.
Когда Евгений пристально рассматривал надгробную статую, на которой был ангел, скорбно обнимавший крест, Татьяна резко остановилась, вынуждая Громова сделать то же самое. Впереди на дорожке лежало сломанное вандалами надгробие. И упавший с него массивный черный крест из гранита преградил путь.
— Вот, о чем я и говорил, — недовольно вздохнул Евгений, а затем отдал букет Тане. Она ошарашенно наблюдала за тем, как он надел перчатки, а затем наклонился и поднял тяжелый с виду крест. После Громов поставил его за ограду могилы, которой он принадлежал.
— Нужно будет сказать об этом охране, — вслух поставил себе задачу Евгений, стягивая с длинных пальцев перчатки и убирая их в карманы куртки. — Идем?
Таня вернула ему букет и обняла за руку, вновь направляясь туда, куда он вёл. Ей казалось пугающим то, как уверенно и спокойно себя чувствовал Громов среди этой обстановки.
— Такое обычно происходит зимой, ранней весной и поздней осенью, — начал рассказывать Женя, заставляя Таню сосредоточиться на нем, а не продолжать культивировать в себе страх. — А вот летом здесь много охраны и туристов.
— Туристов? — искренне не поняла она.
— Не стыдно тебе, петербурженка? — с тенью улыбки посмотрел на неё Евгений. — Старейшее кладбище города. Здесь есть невероятные могилы и склепы. Они в себе несут больше, чем любые музейные экспонаты.
— Невероятные? — приподняла брови Таня, смотря на Женю, как на умалишенного. Молодой, полный сил мужчина восторгался тем, от чего разило смертью.
Громов вздохнул, раздражаясь от того, что партнерша не способна его понять, а затем остановился, оглядываясь вокруг и пытаясь найти другую дорожку.
— Пошли, — он крепче взял её за руку и потянул туда, где расчищенных от снега дорожек уже не было. Ноги Тани уходили под снег почти по колено, а внутри что-то сжималось от ужаса. Она не знала, что было там, под снегом, а потому каждый шаг давался с трудом. Не выдержав этого, Евгений закинул её на плечо.
— Мне кажется, — несмело начала она, отмечая, что с высоты роста Жени нагромождения черных надгробий кажутся ещё более бесконечными, — что это не то место, где стоит нести девушку на руках.
— В этом месте любви больше, чем в любом ЗАГСе, — серьезно отвечал Громов, пробираясь между могилами и находя среди них особенно выдающиеся, по которым он ориентировался здесь ещё в юности. Сейчас ему захотелось поделиться с Таней тем, что поразило его много лет назад.
Она нахмурилась от услышанного и собиралась спросить, что он имеет в виду, но Евгений остановился и поставил её на ноги, а затем развернул к надгробию, выполненному в виде черной колонны, наверху которой был скромный, тонкий крест. На черном мраморе Таня увидела выцветшие, но всё же хорошо читавшиеся буквы дореволюционного алфавита.
«Подъ симъ памятникомъ, сооруженнымъ безутешною супругой Елизаветою, покоится ея нѣжный, милый, любимѣйшій супругъ Александръ Ѳедоровичъ Голубскій.
Проходящія, милыя люди, помяните Господу имя его, да проститъ онъ ему всѣ прегрѣшенія.
Да благословитъ Онъ Ваши короткіе дни.
Неустанно скорбящая, утратившая послѣ смерти твоей спокойствіе, Лизавета. 1769 г.»
Татьяна прочла эпитафию, понять которую было несложно, и обняла себя за локти, поглаживая холодными пальцами шерстяную ткань рукавов и ощущая, как внутри смешиваются десятки разнообразных чувств. Она поняла, что имел в виду Женя. Нет этого Александра, по которому безутешно скорбела его супруга. Уже давно нет и её самой. Нет на этой земле и их детей, если они, конечно, вообще были. Их нет. Но есть эта любовь, оставшаяся здесь. Она осталась, она обрела форму колонны из черного мрамора. Она пережила несколько наводнений, революций и войн. Она здесь. Эта любовь здесь.
Несколько минут Татьяна и Евгений стояли молча и думали о своем. Громов отметил, что эти слова из раза в раз всё также имеют большое воздействие на него.
— И много здесь такого? — наконец, несмело поинтересовалась Таня.