С каждой фразой негодование накрывало меня все больше и больше — в конце я уже кричала, и Карим вдруг начал кричать в ответ:
— Нет! Вся правда как раз состоит в том, что я не собирался мстить! Да, я не любил вашу семейку — а с чего мне вас любить? Да, тебя я почему-то больше всех терпеть не мог! Ты бесила меня лишь одним фактом своего существования, и я ничего не мог с этим поделать! Но единственное, чего я действительно хотел — никогда не видеть твоего лица! Вернувшись, собирался держаться от тебя как можно дальше! Мечтал, чтоб и ты держалась от меня подальше! Можешь в это не верить, но ничего плохого с тобой я делать не планировал!
— Не планировал, но все-таки сделал! Сделал!
— Да, сделал! Повтори еще тысячу раз, а то вдруг я когда-нибудь забуду! Черт возьми, Айлин, сколько можно? Как ты не понимаешь — я не оправдываю себя за тот поступок и даже если бы очень хотел, всё равно уже не могу изменить то, что было! Но зато ты… ты можешь изменить то, что будет.
— Что? — после этого непонятного заявления я вдруг перестала кричать. — Ты о чем? Что я могу изменить?
Он тоже понизил голос, подошел ко мне вплотную и чуть ли не до боли схватил за плечи:
— Айлин, давай решим это между нами. По-хорошему. Разведись с моим братом. Ты не любишь его.
Вот значит, как. Я вдруг поняла, что еще в последнее время в поведении Карима казалось странным — среди множества сказанных им слов, в том числе и о сожалении, не было самых главных — «прости меня, Айлин». Конечно, это не значит, что я бы его простила. Однако такое поведение означало одно — может, он и сожалел, но точно не раскаивался. И вся эта видимость налаживания отношений была лишь с одной целью — уговорить меня развестись. По-хорошему. Потому что единственное, чего он хочет — никогда не видеть моего лица.
Все эти мысли мгновенно пронеслись в голове, после чего я в бешенстве оттолкнула его и снова закричала:
— С твоим братом не разведусь, даже не мечтай! И мы ничего с тобой не решим!
Затем повернулась, чтоб выбежать из дома, но он схватил меня за руку.
— Погоди, куда это ты собралась?
— Возвращаюсь назад.
— Какое назад, ты погоду на улице видела? Оставайся здесь.
— С тобой? У тебя точно с головой беда.
— Нет, я уйду.
— Всё равно — ни за что не останусь, — опять оттолкнув его, я выскочила на улицу.
Там уже вовсю бушевал ураган и лил сильный дождь. Подворачивая ноги, я с трудом добежала до своего старого дома. Войдя внутрь, прислонилась к холодной стене, закрыла лицо руками и почему-то заплакала».
ГЛАВА 26
«Примерно через час, немного успокоившись, я попыталась заснуть, только в доме было холодно, и меня стала бить дрожь. Я заворачивалась в плед, укрывалась двумя одеялами, но все было без толку. Утром страшно разболелось горло и заложило нос — видимо, я простудилась.
Ураган, к счастью, стих, но из-за плохого самочувствия добиралась в столицу я словно в тяжелом сне. Доехав, тут же слегла и провалялась с простудой целую неделю, а потом еще столько же времени восстанавливала силы.
После нашего столкновения в поселке мы с Каримом больше не разговаривали наедине, хотя прилюдные перепалки (в основном — с моей стороны) случались. При этом он продолжал вести себя странно — то смотрел таким пристальным взглядом, будто хотел прожечь насквозь, а то вовсе не замечал. Последнее обычно происходило тогда, когда в гости приходила Мерьем. Тогда все внимание Умарова было направлено на нее.
Правда, через какое-то время Мерьем перестала посещать наш дом. Лейла сказала — это потому, что впервые в жизни Карим настроен очень серьезно, и теперь они будут встречаться в другом месте.
Не знаю, как это вышло, но во мне вдруг стало расти новое, совершенно дикое чувство. Оно было похоже на злость, но такую сильную, такую разрушительную злость, какую я доселе никогда не испытывала. Это не шло ни в какое сравнение с тем, что я чувствовала раньше — сейчас я в буквальном смысле задыхалась. И прокручивая в голове события прошлого, постоянно думала — почему же в моей жизни всё так непросто, так страшно и запутано?
Может, я хотела бы вести тихое, размеренное существование, быть примерной женой, хорошей матерью, и никогда не знать разрушительных чувств. Мне нравилось неспешное течение жизни в поселке. Возможно, оно и было умиранием, но там я чувствовала себя на своем месте. В нашем маленьком доме даже в тягучий полуденный зной мне дышалось легко. А здесь, в особняке, было невозможно дышать свободно, особенно теперь.
Хотя, конечно, главной проблемой являлся не особняк, а его владелец, Карим, Чтоб-Он-Провалился-Божье-Наказание, Умаров. Может, у него и не было намерения испортить мою жизнь, но он ее всё-таки испортил. И я вдруг осознала, что никогда не смогу смириться, если после этого он будет жить спокойно.
«... Если мне отказано в любви, это еще не значит, что я к тому же должна жить в бедности», — говорила героиня пьесы Бернарда Шоу.
Не могу сказать, что я была с ней согласна. Бедность меня совсем не пугала, меня убивало, что из-за этого человека моя жизнь разлетелась на кусочки и теперь я не знала, как ее собрать. Не знала, как быть дальше. А его это совсем не волновало.
Я снова и снова прокручивала в голове наш последний разговор — слово за словом, фразу за фразой. «Ты бесила меня одним лишь фактом своего существования». «Единственное, что я хотел — никогда не видеть твоего лица». «Разведись с моим братом».
И однажды, в одну из бессонных ночей, мне пришла в голову безумная идея — а что если я, как и «обещала» Кариму, не стану разводиться? Всё же Селим — неплохой человек, уж точно не хуже Ахмеда. Конечно, сейчас он совсем меня не любит, но разве нельзя хотя бы попытаться сделать так, чтоб он меня полюбил? Раз уж Карим так сильно желает никогда меня не видеть, как было бы хорошо остаться в этом доме и мозолить ему глаза до конца жизни!
Сначала эта сумасшедшая затея была совсем смутной, но шла неделя за неделей, и она становилась все более осмысленной. А затем — после одного события — обрела окончательную определенность.
Дело в том, что Селим и Лейла собирались лететь в Стамбул на свадьбу друга Селима, того самого Нияза (он женился на девушке из Турции). Когда впервые зашла речь об этой поездке — это было вскоре после моего возвращения из поселка, — я сразу же отказалась, хотя Лейла и очень меня уговаривала. Сестре я тоже запретила ехать, хотя девчонка тогда закатила мне настоящую истерику и до сих пор ныла — так сильно ей хотелось побывать на этой свадьбе. Но в тот момент я считала нечестным выходить в свет в качестве супруги Селима, не являясь его женой на самом деле.
Потому Лейла и Селим летели туда вдвоем. Карим с ними не ехал, потому что, как сказала Лейла, он был больше обеспокоен своей личной жизнью. А точнее — собирался в те самые выходные сделать предложение Мерьем.
Да, именно так. Карим Умаров внезапно решил жениться.
В тот момент, как я об этом узнала, я очень пожалела, что отказалась от поездки в Стамбул. И твердо решила — никогда не уйду из этого дома.
Как только Селим вернется, — сделаю все возможное, чтобы наш фиктивный брак стал настоящим».
ГЛАВА 27
Лейла и раньше временами такое чувствовала — когда с виду вроде все нормально, а на деле — не очень. Гнетущее чувство с каждым днем становилось всё сильнее и сильнее, а борьба с ним — всё сложнее и сложнее. И сейчас, сидя в аэропорту в ожидании вылета, она никак не могла подавить нарастающую тревогу.
С самого начала появления в доме Айлин вокруг стало происходить что-то непонятное, совершенно необъяснимое, но постепенно некоторые грани этого непонятного стали обретать пугающую осмысленность.
Селим не любил Айлин, а она не любила Селима, их брак был странным, — это не подвергалось сомнению. Однако, даже если люди женятся не только по любви, супружество налагает определенные обязательства, и в любом случае нужно соблюдать приличия. Но то, что творилось в их доме, особенно в последнее время, приличным назвать никак нельзя.