Бабушка вдруг замолчала, сморгнула и улыбнулась. Девочка наблюдала за ней, притихнув. Она понимала, что должно быть страшно, когда умирают родители, но все равно не могла представить, каково это.
— А вот как ушла мама, я не помню вовсе. Знаешь, это будто совершенно выпало из моей памяти. Вот воспоминания, как она одевает и расчесывает меня, как я помогаю ей с шитьем, а вот я уже одна, наедине с незнакомыми мне людьми, спрашивающими у меня, кто живет у нас в доме и где мои родители, и есть ли у меня еще родственники. Меня отправили в сиротский приют, но я недолго там пробыла, не дольше полугода, сбежала и каким-то образом добралась до дома. Я ведь была уверена, что моя мама жива, никому не верила, когда мне твердили, что ее больше нет. Думала, может, она отлучилась куда-то и будет искать меня в нашем доме.
Бабушка с минуту помолчала, пока девочка шуршала фольгой.
— Дети не должны оставаться одни.
В доме поселились чужаки.
Семья из грузного толстяка, его грубой, неприветливой жены и трех их отпрысков — вот, что обнаружила Рей.
— Где моя мама? — спросила она, стоя на пороге, ведь внутрь ее не пустили. Ей повезло, что на дворе стояла такая теплая, хоть и хмурая осень.
— Чего тебе? — еще раз грубо переспросил толстяк. — Мы не подаем.
— Я хочу… — Рей поджала губу, изо всех сил стараясь не расплакаться. — Я хочу найти маму.
Она все же разревелась.
— Мою мам-му, — она выла и заикалась, рукавами вытирая мокрые глаза.
— Здесь такой нет.
Дверь захлопнулась перед ее носом, хоть Рей и не видела ничего из-за застилавших взор слез.
Вечер настиг ее на крыльце собственного дома, куда ее не пускали. Мысли о маме, ищущей ее где-то в этом городе или этом мире, сменялись мыслями о Бене, недоумевающем, куда она запропастилось так надолго. А вдруг и он больше ее не ждет? И теперь все равно, попадет она внутрь или нет, ведь он больше не появится. Сейчас она готова была рискнуть жизнью, лишь бы он забрал ее в свой мир.
Спать она легла прямо тут же, дрожа от холода, не в состоянии уснуть по-настоящему, вынужденная, просыпаясь, сотрясаться в рыданиях от неизвестности, тоски и отчаянья. Рей даже не чувствовала жажды или голода, так ей было все равно на собственное тело и так было жалко себя.
В какой-то момент она все же забылась сном и почувствовала сквозь дрему, как её поднимают на руки и относят туда, где ей наконец-то становится тепло.
— У семьи, в которой я осталась жить, была свиноферма. Они устроили ее тут же, у нашего дома. Он занимался утилизацией отходов. Представляешь, раньше свиньям скармливали мусор! А она следила за домом и детьми. Со мной не расшаркивались. Она и со своими-то детьми держала себя жестко, что уж говорить о свалившейся ей на голову беспризорной девчонке. Но потом, много позже, когда уже появились на свет мои дети, я поняла, что благодарна ей… и ему. Они не обязаны были кормить и одевать меня, хоть и делали это кое-как. Мы все работали, помогали на ферме, и от меня постоянно пахло навозом. Знаешь, как пахнет навоз?
Бабушка улыбнулась, девочка поморщилась.
— Это больше не твоя комната!
У ее «опекуна» были только сыновья. Один был старше нее на три года, один — ее ровесник восьми лет, а третий — трехлетний малыш. Теперь они жили в ее комнате.
Она снова пробралась туда, пока комната была пуста, и сидела у закрытого шкафа, ожидая, что Бен постучится с той стороны. Рей и сама стучалась и тихонечко звала, но никто не отзывался. Надежда таяла с каждой новой попыткой. И вот ее как обычно вытолкали наружу, растрепав прическу и посадив несколько ссадин, ведь Рей никогда не сдавалась легко.
Каждый раз после подобной взбучки, расхлебывая разочарование, она думала, что пора перестать надеяться. Бен как ее мама. Он больше не вернется. Но все равно она возвращалась снова и снова.
А потом случилось то, что впервые за долгие месяцы подарило ей надежду. За одним из ужинов братья пожаловались, что боятся оставаться ночевать в своей комнате. Мол, в шкафу завелся призрак — он пугает их, говорит с ними страшным голосом, стучит и воет. Рей даже забыла, как жевать, так ее пригвоздило к стулу их рассказом.
«Опекун» наорал на сыновей, обозвав трусами. Но дела это не поправило, и спустя неделю мальчишки переехали в гостевую комнату, а спальня «с привидением» простаивала; но так было не дольше трех дней. Однажды, осмелившись не спросить у «опекуна» разрешения, Рей просто стащила туда все свои пожитки и устроилась на ночь в своей старой кровати.