Алине повезло чуть больше: она, июльская девочка, свалила из дома сразу же, как сдала последний экзамен. Помню, она даже не заехала домой за вещами, ушла без всего. Родители тоже никак не отреагировали. Опять лишь одобрительные кивки головой. И вот тут-то, с уходом любимого Коли, и начался мой ад, где никто ничего не говорит, но смотрит так, что и без слов понятно — урод семейный.
Но смотря на них сейчас и анализируя прошлое чуть трезвее, без налета вселенской обиды на всех и вся, я вдруг осознала, что родительская любовь для них была гораздо хуже того, что испытывала я.
Ведь от меня ничего не ждали. Я изначально была заведомо проигрышным вариантом, поэтому особых надежд и не было. Весь свет софит доставался этим двум подросткам, у которых, я уверена, до восемнадцати лет даже первого поцелуя не было, потому что дом-тренировки-школа-тренировки-дом. Все. Это было их расписанием на протяжении долгих лет.
И если я спокойно могла прогулять школу, подраться с кем-то, не преуспеть в чем-то… То они не могли. У них просто не было шанса не быть идеальными. Наши родители отняли у них шанс быть детьми. И они буквально рвали жилы, чтобы выделиться. Чтобы быть идеальными в родительских глазах, потому что перед носом у них был живой пример нелюбимого ребенка. Я. Есть мнение, что долгие годы я была самым страшным кошмаром собственных брата и сестры. Точнее, не я, а отношение ко мне.
Почему-то ненависть к родителям культивировалась с удвоенной силой. А злобы на брата с сестрой не осталось вовсе. Потому что во всем, что происходило, их вины не было. Они выживали как могли. Во всем были виноваты лишь наши чертовы родители.
— Что ж, — голос Алины выводит нас всех из какого-то странного транса, в котором мы находились, каждый, вероятно, думая об одном же, — я не знаю, чем занимаются нормальные братья и сестры, но предлагаю стащить из холодильника что-нибудь, что хоть отдаленно напоминает сладкое и вкусное и посмотреть фильм. В знак примирения.
Ее улыбка, да и вся она выглядела так неуверенно и испуганно, будто Алина ожидает, что я сейчас взбешусь и начну орать и выгонять их, но вместо этого я задорно улыбаюсь обоим, чем вызываю невероятный ступор.
— Ого, — проглотив комок, я видела, как двигался его кадык, выдохнул Коля, — а ты, оказывается, очень миленькая, когда улыбаешься.
— Да я в принципе ничего так. — И я, словно герой из сказки, победивший дракона, оголяю перед родственниками свой самый страшный секрет: коробку греха, как сказала бы помешанная на правильном питании мать — лёгким движением руки я вытаскиваю из-под кровати ящик, полный всевозможных сладостей.
— Дважды ого. — Брови Алины не видно за густой челкой, но по голосу вижу, как она приятно удивлена. — Что ж, тогда фильм выбираю я.
[Я помирилась со своими!]
[Неужто с родителями?]
Ответ пришел незамедлительно, и я довольно улыбнулась, сбавляя яркость телефона и приглаживая длинные волосы лежащего на моем бедре брата. На втором утроилась Алина, а ниже колен нотбук, и как только мои руки освободятся, я не упущу возможность связать эти светлые гривы в одну косу. Даже тут мы явно отличаемся: они — яркие блондины, чуть ли не полностью белые, а я пошла в какую-то там прабабку — мои волосы черные, словно сам ад.
[Нет, с братом и сестрой. Мы сегодня впервые оказались втроем, и я как-то многое осознала в их отношении ко мне, и от этого даже жить легче стало. Сейчас, например, они лежат у меня на коленях, и мы смотрим ужастик.]
[Страшно? ;)]
Я снова улыбнулась, вполуха слушая происходящее на экране и успокаивающе поглаживая до ужаса впечатлительного и пугливого брата по плечу. Есть мнение, что парнишка сегодня спит со мной. Если не мы все трое тут останемся.
[Нет, скорее, как-то странно осознавать, что все это время мы не общались из-за идиотизма собственных родителей. На самом деле, это так тупо]
[Понимаю, я тоже скучаю по нашим выходным с родителями. Но нам надо учиться завтра, поэтому — сладких снов, принцесса.]
[Сладких снов, мой принц. Сегодня был воистину хороший день.]
И я откладываю телефон, довольно вздыхая и начиная переплетать между собой белые пряди, соединяя их в одну толстую косу.
— Я беременна.
И даже эта новость не смогла вывести меня из благодушного равновесия. Я продолжала с улыбкой заплетать волосы, потому что удивляться сил уже просто не было. Моё философское спокойствие непоколебимо.
— Да блядь!
И заметьте, в этот раз волшебную фразу сказала не я.
========== 7. “Вестник перемен” ==========
Мы с Алиной сидели в парке и откровенно любовались золотом листьев. Погодка сегодня была на удивление слишком теплой, поэтому я даже позволила себе сбросить оковы тяжелого пуховика и надеть ветровку, и теперь легкий ветерок трепал ее края и мои распущенные волосы, а я продолжала довольно подставлять лицо солнышку. Чудесный день.
И он был бы во всем прекрасен, если бы пару дней назад Соболь не начал меня игнорить. Нет, в школе, конечно, мы отлично общались, сидели вместе, смеялись, доводили историка, но вот стоило нам расстаться, то мы ограничивались пятью ничего не значащими сообщениями в день. И это чувство собственного пренебрежения просто убивало изнутри.
Еще и обстановка дома никак не способствовала моему душевному равновесию, потому что холодная атомная зима была теплее наших семейный взаимоотношений. И, кстати, в свете того, что последнюю неделю родители смертным боем нападали на сестру, слепо толдыча либо «аборт!», либо «карьера!», это показательное игнорирование было даже неплохим исходом.
Но поведение родителей доебало даже меня, потому что однажды я зашла на кухню на стандартный семейный завтрак, и опешила, увидев накрытый только на четырех персон стол. И мысль, что про меня забыли даже не появилась, потому что этикет. Потому что даже меня, семейного уродца, всегда усаживали за общий стол. А тут — накрыто только на четверых.
Ругалась я в тот момент с матерью знатно. Пришлось даже пригрозить разбить к ебиням ее дорогущий коллекционный фарфор, но место для Алины я отвоевала. Причем демонстративно накрыла ей сама и подальше от родителей. В моей части стола отщепенцев. Но она, кажется, была и не против.
Сестра скорее была люто подавлена таким отношением от любимой матери, ведь она для Алины всегда была исполином боготворения. А тут такое.
В общем, разочароваться в родителях больше, чем сейчас, я уже просто не могла.
Вот и сейчас мы откровенно сбежали из дома погулять в парке, лишь бы не слышать ругань. Кажется, мать даже пыталась настроить Колю против нас, но средненький, к нашему общему удивлению, не поддался. Отец же был нейтрален, как мать ее Швейцария, предпочитая не вмешиваться в наши «бабьи склоки», как он назвал их однажды. И мать от него поспешила отстать. Нам оставалось лишь завистливо сопеть.
— И ты вообще не боишься? — Я продолжала беспечно болтать ногами, осознавая, что она такой же неидеальный человек, как и я. Странное чувство, если быть до конца откровенной.
— А чего мне бояться? — Она довольно улыбается мне и откидывает длинные волосы за спину. — Денег у меня за пятнадцать лет карьеры — до ебени матери. Квартира есть, машина своя тоже. Все заработано честным трудом и все лично мое. Пойду учиться на переводчика, как и хотела всегда. Найду работу, тем более, с моим знанием языка это вообще проблемой не будет, рожу, окопаюсь, буду работать и воспитывать. Что еще делать?
— Мне бы быть хоть в половину такой же уверенной. — Недовольно бурчу себе под нос и задаю страшный вопрос, озвучивать который не решалась даже мать. — А отец?
— Интересно? — ее глаза блестят заметной хитринкой, а на щечках вырисовывается легкий румянец. Вне сомнений, беременность старшенькой шла только на пользу. — Это было на осенних сборах, в начале сентября. Он один из учредителей и спонсоров. Ему тридцать два, спонсирует такие вот собрания спортсменов по доброте душевной, сам иногда вспоминая свою спортивную юность. Столкнулись в холе, пару раз потренировались вместе, ужин, свечи, его номер… В общем, как-то закружилось-завертелось, я уехала, а через месяц, в середине октября, узнала.