Кто-то бы сказал, что я могла бы выйти через дверь. Могла бы, если бы входная дверь не закрывалась изнутри на ключ, который потом ночевал в комнате родителей. Туда соваться мне точно не хотелось.
Так что порывшись в чулане и найдя там альпинистское снаряжение, я довольно улыбнулась и пошла обратно.
Если гора не идет к Магомеду, то Магомет идет на хуй. Простая математика!
Настрой был максимально боевой, настроение — приподнято ожидающее. А тело двигалось по инерции, прокрадываясь обратно в мою спальню. Вижу цель, не вижу препятствий!
И лишь единственный раз я замерла, прислушиваясь к еле слышному шепоту Алины. Сидя в своей комнате, сестра то истерично молилась, то просила о помощи, то надрывно перед кем-то извинялась. Перед кем — я понимаю. И осуждаю. Потому что я давала ей шанс уйти. И она ушла! Не мои проблемы, что она вернулась.
Узел плотной, крепкой веревки надежно вязался к ножке огромной чугунной кровати, припаянной к полу еще во времена того, как я ездила в коляске и постоянно двигала кровать, пытаясь на нее забраться, и когда я в очередной раз навернулась, выбивая себе предпоследний молочный зуб, сочувствующие люди посоветовали родителям просто приварить кровать к полу. Кто же знал, что в будущем это настолько сыграет мне на руку.
Снарягу на тело, сверху куртку, карабины на свои места и, подергав для уверенности веревку, я встаю на подоконник.
Девятнадцать этажей вниз. Ну, семьдесят метров вниз не так страшно. Если что — сразу насмерть. И проблем не будет.
Паспорт, полис, остальные важные документы и я делаю шаг назад, выходя из окна.
Город уже давно спал, и маленькая, ползущая вниз по многоэтажному дому, была песчинкой в море, так что если меня кто и заметил, то списал это на новогодние галлюцинации. Кому вообще в здравом уме понадобится скалолазничать в два часа ночи?
Мне.
Снег приятно скрипит под ногами, когда я делаю первый шаг на землю. Страха не было, было какое-то вкусное предвкушение, которое заставляло меня все быстрее и быстрее бежать прочь, подальше от дома.
И вот я снова оказалась на этой всеми богами проклятой остановке. И, если уж совсем честно, немного растерялась. Потому что ну мои планы дальше побега из дома как-то не продумывались.
Забившись в самый угол лавочки, куда не доставал свет от фонаря, я подтянула ноги к груди и спрятала их под курткой, чтобы не мёрзли.
И что вот делать в этой уебатой ситуации? Я прям не знаю — гора вариантов.
Достала из кармана телефон, и начала усиленно думать: кому звонить, что делать и как вообще теперь поступать?
В психушку мне точно не хотелось. Хотя бы потому, что меня вряд ли бы оттуда выпустили.
Натан адресованные ему сообщения до сих пор не прочитал. Напротив Ваниного имени, наоборот, набралось больше сотки.
И вот стою у ресторана: замуж — поздно, сдохнуть — рано…
Выпустив изо рта клубы горячего пара, я дрожащими и почти ничего не чувствующими от холода пальцами ткнула на диалоговое окно с Марком…
Он вообще последний на всем белом свете, с кем я бы хотела в принципе пересекаться, но… Но он лучше ночевки на улице зимой. Да и мачеха его новая какой-никакой психолог, так что…
Психолог…
Матерь Христа господня, Филипп Царёв!
Филипп Царев, который был нашим штатным психологом на олимпиаде в те мои годы, когда я сломалась пополам благодаря родителям!
Он спамил своим номером телефона перед маленькими девочками, сверкая стоящим ирокезом, и просил звонить в любое время дня и ночи, если вдруг мы почувствуем себя некомфортно или в опасности.
И вот, набрав в грудь побольше воздуха, я ткнула по его номеру телефона, который в детстве записала как «психушка».
— Алло?
— Здравствуйте, меня зовут Вишневская Евангелина, и мне срочно нужна ваша помощь.
========== 13 “Эффект кобры ” ==========
Он подъехал к остановке минут сорок спустя.
За это время я успела передумать все страшные мысли, посчитать снежинки и замерзнуть настолько, что уже не чувствовала ног.
Но он все-таки приехал. Вышел из огромного джипа, подошел ко мне, неодобрительно поцокал языком и поднял на руки. У меня даже не было сил сопротивляться.
— Так, пирожочек, грейся пока что, нам ехать полчаса. Главное не усни, тебе в таком состоянии нежелательно. Да и мне в идеале послушать, что у тебя такого произошло.
— Поверьте, последнее, что я сейчас хочу — это спать. Скорее я хочу есть. И убить кого-нибудь. Желательно, чтобы нас при этом еще и кровные узы связывали.
— Ты настолько ненавидишь родителей?
— Всей душой и телом.
Я сидела в его уютной и невероятно теплой, после мороза кажущейся мне баней кухне и обнимала ладонями кружку еле теплого чая.
Мы приехали пару минут назад и, оставив меня на кухне, парень исчез в недрах квартиры, откуда периодически доносился женский уставший голос. Ну, видела кольцо на пальце, так что это даже мило.
Господи, ну за что мне все это? Я реально не понимаю, где в прошлой жизни я вот настолько проебалась, чтобы сейчас получать все это! Ну, то есть, я признаю, что человек я, в принципе, не очень, но вот такое — уже перебор! Мне что теперь делать? Где жить? Как быть? Чем этот стриженный мне поможет?
Хотелось пойти, вломиться в родительскую квартиру, взять отцовское ружье для биатлона и расхуярить их тупые, бесполезные головы.
Когда-то я слышала, что родителей не выбирают, и их надо любить такими, какие они есть. Но, как, блядь, этих уродов-то любить? Я правда все понимаю, но это — уже перебор!
И мне реально интересно, через сколько они заметят, что меня нет? Ведь кормить меня сто процентов никто не додумается, а про туалет уж и точно хер кто догадается! Такие ребусы, блядь, сложные!
Из груди вырывается смешок, постепенно перерастающий в гомерический хохот и, когда Царёв вернулся на кухню со своей сонной и точно всем недовольной женой, я уже вытирала горькие слезы обиды.
Они переглянулись, и девушка пошла ставить чайник, а психолог развалился в кресле, придвинутом к окну.
— Не, Царёв, я все понимаю, но таскать баб в дом уже перебор! — Она звучит сонно, но от того еще более возмущенно, но Филипп не ведет даже бровью, продолжая смотреть на меня.
— Ты свою ебанутую притащила в дом? Притащила. Фамилию свою дала? Дала. Сбежать помогла? Помогла. Можно теперь моя очередь?
— Фил, блядь, это было шесть лет назад, алло! А тут ты еще и меня среди ночи будишь и говоришь, что без меня тут никак.
— Я забрал ее с остановки в три часа ночи в одной куртке. Как думаешь, твоя помощь тут не нужна?
— Я, конечно, все понимаю, — отодвигаю от себя чашку, чувствуя себя максимально въебищно. Будто в грязь втоптали. — Но звонок вам был жестом отчаяния. Извините. Вы говорили в свое время, что можете помочь. Видимо, я что-то перепутала. До свидания.
— Да сядь ты обратно! — девушка ставит передо мной кружку с горячим зеленым чаем и садится напротив. — Я просто не выспалась. А завтра с утра самого у меня еще работа, поэтому пизжу так. Не обращай внимания. Лучше выдохни и расскажи, что у тебя случилось, а мы подумаем, как сможем помочь. Одну через три границы переправили, и с тобой как-нибудь разберемся. — Она нежно улыбается мужу, а я сжимаю руки в кулаки, чувствуя, как ногти врезаются в кожу, отрезвляя, заставляя понимать, что мне тут не место, и свои проблемы надо решать самостоятельно. — У тебя все равно выбора особо нет.
И я беспомощно опускаюсь обратно.
— Итак, расскажи с самого начала все, что посчитаешь нужным, а мы с Сашей, это, кстати, Саша, моя жена…
— Своевременно, — хмыкает девушка, отпивая из кружки, но Царёв ей только улыбается, продолжая говорить:
— А мы подумаем, как мы можем тебе помочь. Я психолог, а Саша — юрист, так что мы очень страшный тандем.
— Сначала… — немного задумалась, решая, где же оно — это начало, а потом горько усмехаюсь, вспоминая свою первую травму: — Слышали когда-нибудь про гуттаперчевого мальчика? — Они недоуменно переглядываются, видимо вспоминая печальную судьбу мальчика-гимнаста. — Ну так вот я гуттаперчевая девочка, которая первый раз порвала связки в пять. — И я демонстрирую им самую свою радостную и жизнерадостную улыбку, которую когда-либо имела в своей жизни. И которой меня научила мать, ставя пятилетнюю меня перед зеркалом и заставляя улыбаться, используя скакалку в качестве аргумента.