— Я подумаю и, может, возьму себе еще что-нибудь.
— Даже я столько не ем. — Он взглянул на свой поднос, где была всего лишь половина от моего заказа. — В меня просто не влезает.
— Я привыкла столько есть с тех пор, как из меня решили делать олимпийскую чемпионку. А потом рост метр шестьдесят, проблемы с сердцем, разочарование в жизни и прочее-прочее-прочее. — Грустно тяну я, закидывая в рот картошечку. — Ты видел мою семью? Да сто процентов на каких-нибудь соревнованиях Коли или Алины. Все такие статные, высокие, все дела. И я рядом — тумбочка на ножках.
— Почему ты себя постоянно тумбочкой на ножках называешь?
— Да меня отец так лет в девять назвал. Я тогда по росту не прошла на какие-то соревнования и всё, все поняли, что в жизни мне особо ничего не светит. Ну, — наггетс пропал у меня во рту, — зато я умненькая. Тут уж точно со мной мало кто может соревноваться. А еще я красивенькая. Не Алина, конечно, храни господь ее и всю ее семью, но что поделаешь? Зато реально умная. Чем себя и успокаиваю последние семнадцать лет.
— Ты так стрёмно о своей семье отзываешься. — Пожимает плечами он. — Тип, бля, я не понимаю! — Распаляется парень, начиная с каждым разом говорить все громче. — У меня крутая семья. И все равны. Тип я вот, да, спортсмен, но и мою малую всегда за все хвалят. Даже за тройки. За любые попытки. И я тоже сначала не понимал, почему. Сетовал на то, что она младше, поэтому её хвалят всегда. А потом мама объяснила, что да, она маленькая, поэтому её хвалят. Но не потому, что любят больше, а для того, чтобы она понимала, что мы ее поддерживаем и не бросала какое-то дело, если с первого раза оно у нее не получилось. Вот как-то так.
— Ну, — тяжело вздыхаю я, начиная страшно завидовать Соболевской семье, потому что я бы от такой поддержки не отказалась. — А твоя мама не хочет меня удочерить? Мне восемнадцать только через год, так что у нас еще есть время. Я готовлю заебись. Отвечаю. А еще у меня много всяких плюсов. — Я недвусмысленно подмигиваю, и Соболь смеётся, собирая паутинку складочек в уголках глаз, что выглядит до сказочного мило и забавно. А еще то, как он обнажает свои идеальные зубы. Вот уж действительно идеальная голливудская улыбка. А у меня клыки чуть вперед вылезают, но я считаю это своей изюминкой. — Но, если честно, кроме шуток, я страшно завидую такому подходу, потому что меня воспитывали в вечном адском соревновании с братом и сестрой, и сидеть на шпагате я научилась раньше, чем держать ложку.
— Ты умеешь садиться на шпагат? — Удивляется Ваня, даже чуть отстраняясь от меня, будто я выдала какой-то страшный секрет. — Да ну нахуй. Не верю! Ты даже на физре никогда не бегаешь!
— Братан, если я чего-то не делаю, это не значит, что я этого не умею! — Делаю акцент на этом моменте, складывая руки на груди. — Смею напомнить об олимпийской сборной, куда меня готовили. И о том, как в восьмом классе я весь ваш цирк в мяч обыгрывала — только в путь. А я тогда ростом была с восьмилетнего ребенка.
— А сейчас ты успешно перешла отметку «девять лет». — Улыбается он, но в его словах совсем нет насмешки. Скорее доброе подтрунивание.
— Да, теперь из «карлика» я переросла в «гном в прыжке». — Тоже смеюсь я, но в этот момент у парня страшно расширяются глаза, и я понимаю, что подписала себе смертный приговор. — Да блядь! — Расстроенно тяну я, и Ваня, видя мою реакцию, начинает проказливо улыбаться. — Ну не говори мне, что теперь вся баскетбольная команда начнет меня так называть. Я ебала того рот, отвечаю! Кроме шуток, Вань, если хоть один меня так назовет…
— Ты ему ебальник сломаешь! — И парень начинает заливисто смеяться на все кафе, привлекая к себе неодобрительное внимание. — Я понял тебя. Это останется между нами. Только я так буду называть тебя. Это будет нашим маленьким страшным секретом. Так, Вишня. — Он бросает короткий взгляд на свои новомодные маленькие часы и начинает собирать салфетки на поднос. — Время. Уже час ночи. За твоих не знаю, но мама уже настрочила мне кучу гневных сообщений, и даже известие о том, какой я сегодня рыцарь, не спасет меня от того, что она будет клевать мне мозги еще пару недель о том, как она волновалась.
— Да, — я тоже смотрю тонну сообщений от каждого члена семьи. Как еще тетка из Таганрога не написала. –Мои тоже на измене. А мне еще предстоит тяжелый диалог.
— Ты расскажешь им про историка? — Удивляется парень, галантно придерживая для меня дверь.
— Ясен хуй. Потому что неизвестно, к чему сегодняшняя история может привести. А я, извините меня, молодая и красивая девушка. И я до жути боюсь быть изнасилованной, потому что какой бы сильной и умелой я не была, но справиться с взрослым мужиком у меня не получится. Поэтому я расскажу все отцу. Хотя, лучше брату. Он воспримет все более адекватно.
— А ты реально умная! — Удивленно хвалит меня парень, и я дарю ему в ответ мягкую улыбку и загадочно произношу:
— В этом кроются все мои проблемы.
Соболь мужественно проводил меня до дома, хотя идти ему было не совсем в ту сторону, и отправился к себе, на прощание мило и крепко обняв меня, посоветовав не лезть больше в неприятности, потому что в другой раз моего личного принца может не оказаться рядом, на что получил тычок в плечо и, хихикнув, скрылся за углом. Я же, удовлетворенно вздохнув, перекатывала в душе приятное чувство великолепного вечера, привалившись к стенке лифта.
— Ева, черт тебя дери, два часа ночи, где ты пропадала?! — Неистово орет мать, пока я снимала и заталкивала под полку грязные сапоги. Завтра помою.
— Давай не начинай. Я и позже возвращалась. Давай в хороших родителей завтра поиграем, когда я высплюсь. Коля еще не спит?
И, прежде чем мать набрала воздуха для следующего крика, я проскочила мимо, прямо в комнату к брату, прекрасно зная, что он, скорее всего, сейчас тренируется.
И не ошиблась: Коля, поставив на пол ноутбук, спокойно и легко отжимался, краем глаза посматривая какие-то спортивные сводки. Не удивлюсь, если количество отжиманий перевалило за сотку.
— Коля, есть разговор. — Брат, только сейчас заметив мое появление, удивленно вскинулся, поставил запись на паузу и сел, скрестив ноги в щиколотках. — В общем, у меня тут назрела проблемка, решить которую самостоятельно я не в состоянии.
И я начала рассказывать. Про конфликт с Алиной, про ебаную встречу у ТЦ, про домогательства ебаного историка и про Соболя, который меня спас. Про милое недо-свидание я рассказывать не стала, это точно не та информация, что ему стоило бы знать, но тем не менее, по мере моего рассказа, Коля мрачнел с каждым произнесенным мою словом, все сильнее и сильнее сдвигая густые, но аккуратно выщипанные отцовские брови.
— Что ж, я разберусь с этим. — Сказал он грубо и тяжело, что в принципе не было в легком характере моего дурашливого брата. Но к вопросам семьи все тут относятся очень принципиально. Кроме меня. Я до сих пор тайно надеюсь, что меня усыновили. Или подбросили. Или, на самый крайний случай, перепутали в роддоме. Но это уже что-то из области фантастики. — А Соболя, кстати, я помню. Он был в команде с самого ее основания, и его я капитаном оставил после себя. Крутой пацан. Жалко его правда — пизда.
— В смысле? — Удивилась я, покосившись на брата. С чего бы его жалеть? Крутая семья, спортсмен, красавчик, бог школы, все дела. Чет я не вижу тут поводов для жалости.
— А ты не знаешь? — удивляется Коля, смотря на меня большими глазами, а потом закатывает глаза. — Ну конечно, кто бы сомневался. Чтобы ты хоть раз думала о ком-то, кроме себя. Я не удивлен. Хотя вы же были одноклассниками. Его отец сидит. Уже лет шесть или семь. За изнасилование двух девочек и попытку изнасиловать самого Ваню. Там убогая история была. Мать вмешалась и избила мужика до полусмерти, хотя сама была глубоко беременной. Они потом уехали на полгода, сменили фамилию на девичью фамилию его матери, а дело максимально замяли. По возвращению Ванёк рассказал мне об этом, просто чтобы не было больше вопросов, и мы забыли об этом, стараясь вообще не поднимать эту тему. Так что, Ева, я тебя очень прошу: не приближайся к парню, он и так настрадался, а ты своим характером просто отравляешь все вокруг.