Настя слегка приподнимает брови, чешет маленький нос, и быстро прячет наушники в белый чехольчик.
— Вообще-то, я люблю осень. Это ты у нас поклонник жары и солнца, а я люблю разноцветные листья, теплые шарфы, и…
— Слякоть, дожди и ветер, — заканчиваю я, наливая чай, и открывая холодильник, — не понимаю людей, которые любят таскать на себе лишние слои одежды. Все, что больше рубашки и джинс — редкостное…
Я замолкаю, ощущая, как со спины ко мне прижалось худенькое тельце, обхватывая мой живот руками. Настя утыкается носом куда-то между лопаток, чуть трется, целует легкими прикосновениями, а затем просто прилипает в то место щекой.
— Я знаю, что ты Ворчун по утрам, мужчина, — тихо смеется она, пока я пытаюсь сообразить, как реагировать дальше, — но уже полдень. Стряхивай недовольство, и давай уже завтракать.
Эти простые, полные простого понимания слова как-то странно отзываются у меня под ребрами, и я сглатываю, прогоняя дискомфортное чувство. Действительно, чего это я завел свою любимую дудку… У нас ведь есть дела поинтереснее.
— Что, чертята проголодались? — я нащупываю ее пальцы, переплетаю, и вытягиваю кроху вперед перед собой, утыкаясь подбородком ей в волосы, — и чем кормить этих троглодитов? Младенцев в холодильнике не наблюдается.
— Дурак! — хохочет Настена, и вытягивает банку творожного сыра и ветчину, — сейчас сооружу бутерброды. А потом мы можем…
— Потрахаться, — уверенно заканчиваю я, потому что Настя наклоняется, и я вижу, как моя рубашка очерчивает соблазнительные ягодицы, — серьезно, а ты думала я смогу делать с тобой что-то другое, когда ты ходишь тут… Вот так?!
Девушка краснеет, мило прижимая пальцы к щекам. Милость — это просто ее слово, стопроцентно, только вот это не милость пятилетки, а роскошной пошленькой женщины, либидо которой идеально совпадает с моим…
— Ты что-то имеешь против своей рубашки на мне?
Она смеется, но, кажется, я уже научился распознавать ее нервозность по поводу моих реакций. А потому просто ловлю ее одной рукой, прижимая к себе, и ощупывая нереальную задницу.
— У меня с собой еще парочка. Хочу, чтобы ты перемерила все.
Она вспыхивает, а ее глаза от простых слов горят так ярко, что мысли о завтраке уходят на второй план.
— Во сколько ты встала? — спрашиваю слегка охриплым голосом, и замечаю, как Настя также тяжело дышит.
— Около семи утра.
— Сумасшедший жаворонок. И не завтрака?
— Только кофе.
— Блять…
Я усилием воли делаю шаг назад, и не могу не радоваться тому, как Настя расстроенно хмуриться. Сам бы не отказался прямо сейчас разложить ее на этом хлипеньком столе кверху задницей, но…
— Сперва ты ешь, потом — все остальное, — твердо произношу своей голодной девочке, и кто бы, блять, знал, чего мне стоит эта твердость.
Тем более когда она сама хочет, я уверен, того же.
И стоит в полуметре в одной моей рубашке на голое тело.
Бляяять. Завтрак, завтрак, завтрак!
Глава 21
Настена
Я не могу от него отлипнуть.
Ни телом, до тех пор, пока он сам не отодвигает меня на расстояние вытянутой руки. Ни взглядом, когда пытаюсь есть, сидя напротив, а Максим спокойно прихлебывает чай с бутербродом.
Я просто залипла на этом мужчине, и совершенно не могу собрать мысли с кучу, чтобы перестать хотя бы выглядеть влюбленной дурочкой.
К счастью, звонок мобильного раздается как раз тогда, когда Макс начинает недоуменно на меня поглядывать, и я пользуюсь шансом сбежать из-за стола.
— Алло! — выдыхаю в трубку, пытаясь унять сердцебиение, и глотая воздух в спальне, пропитанный нашим ароматом.
— Как там трахвыходные, подруга? Еще не втюрилась по уши в своего Москвича?
Я едва ли не стону в трубку, не понимая, как Аленка всегда умудряется бить в цель.
— Все прекрасно, подробности при встрече. Как Марусик?
Я звонила подруге последний раз вчера, а сегодня еще не спрашивала, как у них дела. Стыд мне, горе-матери, которая итак сплавила ребенка…
— Нормально все, вон, мороженое ест. Точнее, мои едят, а твоя свое не открыла еще, у девчонок кусает. Ну еврейка…
Я смеюсь, радуясь, что все в порядке. Вообще сомнений в Аленке нету, но все же…
— Дай мне с ней поговорить? — прошу я, чувствуя, как тоска наполняет сердце, и хочется обнять дочь поскорее.
Аленка отодвигает трубку, и я слышу, как она зовет Машу к телефону. Закрыв глаза, я представляю, как Малшырик бежит, услышав слово «мама», и тянет тонкие ручки, чтобы поговорить…