Восхитительное зрелище.
Я поднимаю взгляд к ее лицу с вновь закушенной губой и нахожу в ее взгляде все. Предвкушение. Желание. Наслаждение происходящим.
И совсем-совсем немного — страх.
— Не хочу даже представлять тебя ни в чем другом, — оглаживаю край гольф, и целую нежную кожу вокруг пупка.
— Тебе… Нравится?
— Шутишь? Мне охуеть как охуенно, уж прости за плеоназм, маленькая.
Она откидывает голову, натурально постанывая на последнем слове, и добавляя градус в нашем и без того горячем «общении на полу».
— Твои заумные словечки…
— Да-да?
— Это уже как мой личный фактор возбуждения.
Я приподнимаю брови, а затем возвращаюсь к поцелуям плоского, с выпирающими косточками таза животика. Ее возбуждает моя речь? Ха-ха, и кто теперь скажет, что ученые занудны?
Мне ужасно хочется зачитать ей что-то из своей последней статье о вакцинах, и посмотреть, какой будет эффект. Но я оставляю ребячество — во-первых, не сказать, что эта женщина нуждается в дополнительном возбуждении.
А во-вторых…
Блять, я уже начинаю тереться вставшим членом о ширинку!
— Настен, раздвинь ножки.
Моя простая фраза заставляет видимые мне участки кожи покрыться мурашками, и в следующий момент Ангел просто раздвигает колени, открывая мне самый пошлый и очешуенный вид на планете.
Я склоняюсь, мягко массируя большим пальцев влажную ткань в самом центре, и слышу судорожный вздох сквозь стиснутые зубы. Да, маленькая — вот так, дыши и постанывай, дай мне яснее понимать, как тебе больше нравится.
— Максим! — вскрикивает она, когда мой палец перестает ласки через ткань, и неожиданно ныряет сбоку к голой коже, прокатываясь по клитору.
— Посильнее? — мурлычу, наслаждаясь тем, какая она уже мокрая и скользкая для меня.
— Нет… Да… Я не знаю…
Понятно. Кажется, наш разговор о неумеющих мужчинах был неспроста — она вообще знает, какого это — кончить на чужом языке? По большому счету, мне плевать, но теперь я не отпущу ее, пока не буду уверен — этот пробел в ее жизни исправлен.
— Просто закрой глаза, и расслабься, — прошу ее, пока мои пальцы подцепляют трусики и стаскивают их вниз.
— У нас же только «приветственный поцелуй» там, разве нет?
Ее прерывистый шепот охуеть какой интимный, и я бы даже поверил, что она из тех, кому неловко заниматься сексом на полу при свете.
Если бы не одно «но» — ее раскинутые колени посреди ярко-освещенной кухни прямо передо мной.
— Хочу тебя между ног, сладкая, — говорю чистую правду, и носом провожу по лобку, заставляя ее вновь откинуть голову, — а уж потом все остальное.
Под «всем остальным» я представляю как минимум ее рот вокруг моего каменного стояка, но судя по тому, как блеснули карие глаза — у нас будет намного более интересная ночь.
Блять, что там за черти выглядывают за ангельским личиком, и удастся ли мне за пару дней познакомиться со всеми?!
Мой язык мягко очерчивает ее гладкую кожу, которая горит под моими прикосновениями. Я аккуратно подхватываю обеими ладонями попку, мысленно обещая себе попозже уделить ей больше времени, и тяну к себе, погружаясь поцелуем между складок.
Охуенная.
Настена, совершенно потерявшись, выскуливает что-то, пока мой язык нежно проходится по каждому кусочку скользкой кожи, и ее попка в моих руках ходит ходуном, будто ее потрясывает. Я знаю такой темперамент. Это — не нежность и неспешность, а так, как я и сам люблю — языком по клитору, сильно и быстро, чтоб маленькая взрывчатка внутри нее ярко рассыпалась прямо мне в рот.
— Я… Хочу по-другому. — Неожиданно прилетает мне сверху, и я удивленно поднимаю голову.
Она смущенно улыбается, а я чуть склоняюсь, и, глядя в глаза, медленно целую ее нижние губы. Настя хныкает — прикрывая глаза и снова краснея, но не пытается закрыться или отодвинуться.
— Серьезно, малыш? Что-то не так?
— Все отлично. Но…
Она замирает, словно боится говорить дальше, и я приподнимаюсь, готовясь выслушать. Если женщина хочет что-то изменить в сексе — это, блять, не просто так.
И я буду полный кретином, если не выслушаю.
— Малыш, что захочешь, только дай мне отлизать тебе сейчас, договорились?
Я знаю, что ей это нравится. Уж слишком тяжело она дышала мне в трубку, когда я описывал, как буду работать языком между ее бедер. Только, кажется, тогда она не все рассказала об этом — но сейчас самое время для признаний.
— Я хотела сказать, что лучше и быстрее я кончаю, когда у меня сведены вместе колени, — ей будто стыдно признавать в подобном, но она смотрит прямо и выталкивает слова наружу, — не знаю, почему так, но хочу, чтоб ты знал…
Я моментально понимаю.
И быстро, одним рывком, поднимаюсь выше, заключая ее лицо в ладони.
— Спасибо, — серьезно произношу, и жду, когда ее морщинки на лбу разгладятся.
— Ты не… Это ничего?
— Это лучше, чем ты даже можешь себе представить.
Я специально не рассказываю, что ее вот такое признание — это просто мой личный огромный жирный плюс в копилку ее качеств. Честность и открытость в сексе самое важное, что может быть между двумя заинтересованными друг в друге людьми, а откровение о том, как ей нравится — вообще почти нереальное везение в женском «догадайся сам» мире.
— Малыш, сядешь мне на лицо? И расскажешь, как тебе получше кончить? — шепчу в ее губы, и она кивает, кажется, не меньше моего довольная нашими откровениями и реакциями на них.
— Я покажу, — доверительно наклоняет она голову, и я рывком поднимаю ее над собой, укладываясь на пол.
Господи.
Женщина в гетрах и большом свитере, которая усаживается мне на грудь — мой личный кошмар в невозможности сейчас достать член и сунуть между этих бедер. В мои желания добавляется поза «шестьдесят_девять» с этой женщиной, и становится уже страшно что-то не успеть за выходные.
— Ничего, если я лягу?
— Просто дай мне уже свою промежность, женщина, — стону я, и обхватываю ее ягодицы, опуская себе на лицо.
Она охает, когда мой язык возвращается на клитор, и опускается на локти, так, что ее ноги вытянуты по моему туловищу, и сведены вместе. Я придерживаю ее на весу, вылизывая и прислушиваясь — когда же будут «те самые» сигналы, что поведут в меня в правильном направлении.
— Господи, Макс… Я… Это просто… — сумасшедше стонет она в те моменты, когда я сильно вдавливаюсь в клитор, и обвожу по кругу, а мое удовлетворение заставляет работать с утроенной силой.
Настя скулит и хныкает, коленями ударяется в мой живот, чтоб выгнуться лучше, и предоставить мне больше пространства. Мой язык ныряет между мокрых складок, а смазка буквально течет по ее бедрам, сводя с ума тем, насколько ей сейчас хорошо.
Боже, как же ты потечешь, если (когда!) кончишь?!
Кажется, у меня никогда не было настолько мокрых женщин…
— Да да да… Максим! Ох… Я… Бляяяя…
Ее мат, мой почти деревянный язык на ее клиторе, ерзающие по мне колени, бешено сжимающиеся в моих ладонях ягодицы — все это дарит какой-то нереальный кайф, и я почти начинаю понимать парней, которые кончают, даже не касаясь члена.
Серьезно, блять, отчего мне так хорошо-то, что она кончила?!
Она затихает спустя почти минуту, и ее смазка с утроенной силой увлажняет все вокруг. Мне в кайф, и я медленно целую ее промежность, не касаясь клитора — знаю, что сейчас это не будет для нее приятно.
Интересно, сколько ей нужно времени, чтоб отойти? Мне нравится, как она расслабленно лежит на мне, полностью раскрывшись, и не хочется пока тревожить ее совершенно…
— О господи! — неожиданно стонет Настена, и пытается резко встать неслушающимися ногами.
— Куда? — рычу я, удерживая одной рукой ее ягодицы.