«Дорогая мама! У нас все хорошо! Микелле в полном порядке, он в тюрьме…».
Петер Риндеркнехт сидел на сцене и наслаждался чашечкой кофе, а мне этот эпизод понравился больше всего, потому что я сама очень люблю сесть где-нибудь в хорошем месте — немноголюдном, с Юриком, в тепле и тишине, пускай даже в «Макдоналдсе», пить капуччино с жареным картофелем, есть ванильное мороженое, ну, можно взять еще по слоеному пирожку с ежевикой…
Юрик что-то рассказывает из своих путешествий по Уралу, Сибири и Дальнему Востоку. Эти истории обычно связаны с каким-нибудь подвигом, который он совершил. То на Севере из ледяной воды вытащил стопудовых мужиков утопающих, то в сибирской деревне вытянул из горящего коровника коров. А однажды на даче в Кратово он меня спас от неминуемой гибели, когда я в лодке на пруду подавилась огурцом. Другой бы растерялся, а Юрик — нет. Он схватил меня за ноги и так стал трясти, что огурец вылетел и упал в воду!
После чего брат всегда интересуется, как мои дела на издательском фронте.
— Если никто не издаст твою книжку, — он всякий раз говорит мне, — ты только не расстраивайся. Я ее опубликую за свои деньги. Да, армия сейчас не в почете, наука в загоне, — ничего, подкоплю, затяну ремень потуже — и твоя книга найдет своего читателя! Иначе зачем ты ее написала?!.
С книжкой вот какие дела: книжки пока нету. Только публикации в журналах — главы, отрывки, фрагменты… Но у меня все полностью готово — чтобы она появилась. В зеленой картонной папке лежит эта повесть — я назвала ее «Загогулина» — о моем босоногом интернатском детстве («Как??? Вы учились в интернате??? — воскликнули в одном издательстве, возвращая мне эту папку. — Ни за что бы не подумали! У вас такой взлелеянный вид…»)
А что такого? Родители уезжали на полгода за границу, бабушка отказалась остаться с двумя детьми, тем более Юрик был трудный подросток, и меня уговорили пойти учиться в интернат, хотели ненадолго, а я пообжилась, привыкла и отмотала там четыре года.
Но с книжкой пока не вытанцовывалось. Раз как-то позвонили из очень странного издательства (сами позвонили!). Издательство «Восход». Бывший «Спутник».
— Алло! — произнес мужской голос, после чего этот человек — то ли глубоко вздохнул, то ли зевнул. — Ну, что вы там? Детская писательница?
— …Да, — говорю, немного удивленная началом нашего разговора.
— А есть у вас, — спрашивает, — какой-нибудь «готовый романс»?
— ???
— Ну, что-то готовое, — он объяснил. — Так у нас дед говорил: «готовый романс» или «неготовый»…
— Есть-есть! — говорю я обрадованно. — Абсолютно «готовый романс»!
— Тогда соберите что у вас есть и позвоните Владимиру Абрамычу. На детскую литературу сейчас льготы, ее выгодно печатать. Только лапшу ему на уши не вешайте, а то некоторые «классики» рассядутся в кабинете и тюльку гонят часами о своих достижениях. Он там чуть в обморок не падает. Чтобы словам было тесно, а мыслям просторно. Надеюсь, вы меня поняли. Вот семь его телефонов. Он возьмет рукопись и отнесет в типографию.
— А вы кто?!! — я спрашиваю.
Он — лениво:
— Да какая разница?
— Так вы что-нибудь читали — мое? — растерянно спрашиваю.
— Ну, знаете! — воскликнул он возмущенно. — Я уже вышел из этого возраста. У вас там что — проза или стихи?..
— Я бы предложила повесть под названием…
— Понял. Сейчас я им позвоню и скажу, что вы придете. Если они меня не пошлют, — достойно добавил он. — Вы как расходитесь-то? Хорошо? На прилавках не залеживаетесь? Выйдет все путем, отстегнете мне там немного — сколько не жалко, когда получите…
Потом мне кто-то сказал, что названивал некий литературный агент Барыкин, видимо, его настоящая фамилия Барыгин. Барыкин в паре с человеком по фамилии Скорохватов.
На другой день он опять объявился:
— Звонили? По семи номерам? Нигде никого? Тогда зачеркните все эти телефоны и больше никогда по ним не звоните. Вы слышите? НИКОГДА! А позвоните по этому номеру, позовите Семен Михалыча. Не провороньте, ситуация меняется каждую минуту.
По новому телефону опять никто не подошел. И я его тоже вычеркнула.
— Вот жук! — вскричал Юрик, когда узнал о переговорах с Барыкиным. — Если он когда-нибудь еще позвонит — этот пройдоха, гусь лапчатый, отсылай ко мне. Я найду что ответить таким пронырам.
А я смотрю на него, и такое ощущение блаженное, будто я уже давно на том свете и меня выпустили оттуда погулять.
— …Да! Как у тебя с книжкой? — поздно вечером позвонила старая моя редактор Юля. Старая, веселая, я ее обожаю. Недавно ей пришлось уйти из издательства — у Юли катастрофически «садится» зрение.