В последнюю на этаже палаты я захожу с одной лишь мыслью: «еще чуть-чуть, и можно будет передохнуть». Негромко стучусь и, не дождавшись ответа, захожу в палату. В большой комнате, кроме больничной кровати с регулируемой спинкой, стоит небольшой столик, два кожаных кресла, шкаф, на стене висит огромный плазменный телевизор. Еще и холодильник примостился в углу комнаты. Красивые шторы, присборенные по бокам от окна, создают по-настоящему домашнюю атмосферу. В палатах на третьем этаже даже отдельные ванные комнаты и балконы предусмотрены. В общем, полный набор для максимально комфортного пребывания.
Мужчина, лежащий сейчас на кровати, кажется, спит. Я тихонько пробираюсь в комнату и, стараясь не шуметь, начинаю мыть полы. В глазах плывет от усталости, но я держусь из последних сил, стараясь не скулить от боли в пояснице.
Наверное, сегодня не мой день. Швабра вылетает из рук и с грохотом падает на пол.
— Черт! — вырывается у меня сквозь зубы.
Оборачиваюсь и смотрю на мужчину в постели. Он даже не пошевелился, лежит с закрытыми глазами в той же позе.
Фух, кажется, пронесло!
Тяну швабру на себя. Но она цепляется за ножку стола, отчего поверхность мебели зашаталась и, стоящий на краю, графин с водой упал на пол, с грохотом разлетаясь на тысячи осколков.
— Черт! Черт! Черт! — вырывается у меня непроизвольно.
Сегодня, определенно не мой день! Волнение и усталость сделали свое дело — я полностью провалила миссию отработать без нареканий сегодняшний день. Не знаю, что делать дальше. Наверняка, Вернеру теперь не захочется брать меня в штат.
— Русская что ли? — раздается сзади мужской голос.
Вздрагиваю и оборачиваюсь. От неожиданности челюсть упала вниз, а глаза смешно вытаращились. Во-первых, мелькнула мысль, что мужчина теперь пожалуется Вернеру и мне хана. А во-вторых, услышать в стенах этой клиники русскую речь я совсем не рассчитывала.
Глава 2
Карие глаза смотрят прямо на меня, ожидая ответа. А вот я никак не могу среагировать. Ступор напал, что ли?
— Чего молчишь? — спрашивает мужчина.
По сквозящим в тоне властным ноткам сразу становится очевидно, что мужчина привык командовать. Наверняка, руководил большой компанией до того, как попасть сюда. Но сейчас, с синяками под глазами и впалыми щеками, он не выглядит пугающе. Впрочем, жалким он тоже не выглядит.
— Д-да, — отвечаю, выдавливая из себя одно простое слово.
Мужчина скользит по мне взглядом, будто осматривая и пытаясь найти подтверждение тому, что встретил соотечественницу. Судя по тому, как чисто звучит его речь, без акцента, мужчина тоже из России.
Неожиданно. Впрочем, не зря ведь говорят, что мир тесен.
— Пожалуйста, извините, — говорю, кивая в сторону осколков на полу. — Я все уберу. Вы не заметите, как снова станет чисто и…
Мужчина поморщился. То ли от боли, то ли от моей торопливой речи.
— Не бери в голову, — говорит он.
— Но графин, — говорю уже тише. — Вам не жалко?
— Плевать, — говорит, снова прикрывая глаза.
— Я отдам деньги за графин, — тут же предлагаю компенсацию.
Мужчина опять открыл глаза и посмотрел на меня. Его бровь удивленно поползла вверх.
— Мне не нужны твои деньги, — говорит он несколько заносчиво. Даже пренебрежительно.
Эдакий высокомерный богач. Вот, если бы у меня были деньги, я бы ни за что не стала смотреть на других свысока.
— А что вам нужно? — мой вопрос прозвучал немного вызывающе. А все от того, что его властная пренебрежительная манера общения задела за живое.
За три года в Германии я успела привыкнуть к тому, что мигранты здесь никому не нужны. И нам приходится гораздо сложнее, чем местным. Но все же… Он не совсем мигрант. Соотечественник, как не крути.
— Сигарету, — говорит мужчина, окончательно сбивая меня с толку.
— Что?
— Принеси мне сигарет, — прочит он. Ну, как, просит. Скорее, повелевает. Но этот нюанс я усилием воли пропускаю мимо уязвленного самолюбия.
— А вам можно? — на всякий случай, уточняю.
— Нет, — тут же следует ответ.
Я окончательно растерялась, не понимая, как поступить. С одной стороны, хочется ему помочь. С другой, я и так сегодня отличилась разбитой посудой, за которую мужчине придется платить, а он еще хочет, чтобы я ему здоровье «поправила».
— Тогда не принесу, — говорю я.