Один немецкий, весьма упитанный коммерсант имел при себе только маленький брезентовый саквояж, но зашел на весы на цыпочках, как будто это помогло бы ему стать легче. Он не умолкая рассказывал, что живет в Париже, что вылетел на самолете с аэродрома Бурже, а потом добрался из Саарбрюккена во Фридрихсхафен на трехмоторном самолете компании «Люфтганза». Он ужасно боялся, что окажется слишком тяжелым, и громко перечислял все лакомые блюда, которыми его соблазняли в течение этого долгого воздушного путешествия к цеппелину:
— Голубцы, сырные рулетики в сухарях, выпечка — я от всего отказался! От всего!
Было похоже, что он вот-вот заплачет от таких суровых лишений.
Таможенники рассмеялись и пропустили его в цеппелин.
Излишне говорить, что, едва войдя внутрь, он кинулся обнимать повара Отто, умоляя подать ему на завтрак целый бараний окорок. Отто наобещал ему с три короба, лишь бы отделаться: сейчас ему было не до того, он водрузил на голову свой высокий колпак и отправился в кают-компанию.
Леди Драммонд-Хей уже сидела там за столом.
Взволнованный до глубины души, Отто подкрался к ней сзади, пытаясь на ходу застегнуть верхнюю пуговицу своего поварского халата. Наконец-то они встретились вновь!
Молодая женщина записывала в блокнот первые впечатления от посадки в цеппелин, которых ее чикагская газета ждала от нее для ближайшего выпуска.
— Леди!
Она глянула через плечо и обнаружила повара.
— Спасибо, мне ничего не нужно. Я выпила кофе в отеле.
— Но, Леди…
— Нет-нет, мне и правда ничего не нужно. Вы очень любезны, месье. Не уговаривайте.
Отто собрался было заговорить, но тут цеппелин пришел в движение: лебедка потащила его из ангара. Грейс Драммонд-Хей встала и посмотрела в окно. Сотни людей окружали появившийся дирижабль, удерживая его с помощью тросов.
Отто не находил в себе сил, чтобы сделать хоть шаг в сторону кухни.
Она его не узнала!
Пассажиры повыскакивали из кают и бросились к окнам кают-компании, не замечая несчастного повара, обратившегося в соляной столб.
Тем временем Эккенер, который сидел в рулевой рубке цеппелина, развернул и прочел телеграмму, только что полученную радистом:
Командиру «Графа Цеппелина» D-LZ 127
Перелет над Францией запрещен вплоть до нового приказа.
Один из пилотов, не отрывая рук от штурвала, обратился к Эккенеру. Цеппелин был уже полностью выведен из своего укрытия.
— Командир, я велю отдать концы. Через две минуты мы взлетаем.
— Выполняйте.
И Эккенер знаком подозвал Лемана.
— Капитан, можно вас на минуту?
Они вошли в штурманскую рубку. Там за столом работали два офицера.
— Господа, — сказал командир, — в нашей программе произошли изменения. Нам не разрешили пролетать над Францией.
— Значит, командуем отбой? — невозмутимо спросил Леман.
— Нет. Наш перелет никто не запрещал, просто мы выберем иной маршрут, прошу вас разработать его. Нужно пролететь над Швейцарией и Италией. Поищите в наших архивах: мы совершили такой же перелет три года назад, когда шли на Каир. Это было в апреле 1931-го. Над Сардинией мы повернем к западу и возьмем курс на Бразилию.
— Но нам неизвестна метеосводка в Альпах.
— Так запросите ее. И сообщите земле, что мы отбываем несмотря ни на что.
А двадцатью пятью метрами выше, в железной паутине распорок, на небольшой площадке лежал и ждал Ванго.
Цеппелин почему-то медлил со взлетом. Ванго рассчитывал пробыть здесь несколько часов, прежде чем показаться на люди. Большая часть экипажа знала его по прежнему рейсу пятилетней давности. Хуго Эккенер, конечно, для вида разбранит его, а затем подыщет работу на борту. А пассажиры и вовсе не заметят нового члена команды.
Ванго хорошо помнил этот тайник, расположенный рядом с винной кладовой, в самой верхней части дирижабля. Здесь ему не грозили непрошеные гости. Какие бы маневры ни совершал аппарат, экипажу незачем было подниматься в это помещение через лабиринт мостков и лесенок. Любой шум или запах вызывал в памяти Ванго знаменательный год, проведенный на борту цеппелина пять лет назад, и лицо маленькой Этель, которую он впервые увидел, когда они пролетали над Манхэттеном.
От этих воспоминаний у него сжималось сердце.