И молоденький Булар благоговейно внимал ему: «Вот тут-то молочник тебе и скажет: „Ох, беда, господин полицейский, денек выдался скверный. У меня разлили бидон с молоком. Это наверняка соседский мальчишка постарался, вечно он гоняет мяч во дворе!“ А если ты его спросишь про кота, он тебе про мальчишку ни слова не скажет. Он тебе ответит: „Нет, я кота не видал“, и всё тут. Он не уловит никакой связи между котом и разлитым молоком; другое дело сосед — слишком уж ему неймется обвинить мальчишку…»
Всему, что знал и умел Огюст Булар, его научил Жак Аристофан.
Тот погиб в 1902 году от пули, пытаясь остановить перестрелку гангстеров в конце улицы Планша, на окраине Парижа. Молодой Булар, наклонившись к умирающему, успел расслышать его последние слова: «Пуля… вошла под ребро… значит, прикинь… стрелял самый мелкий из них».
Аристофан до последнего вздоха оставался полицейским.
Булар вспоминал все это, но притом отлично видел: Этель проницательна и так просто не выдаст всего, что знает.
— Ну вот, как я и говорил, мы близки к цели…
Он замолчал, взглянул на девушку и продолжил:
— Во всяком случае, Ванго Романо уже за решеткой.
Он сказал это по какому-то наитию: так опытный теннисист посылает короткий мяч к самой сетке. Эдакий пробный шар…
Результат не заставил себя ждать. Этель сжала кулачки и быстро сунула их в карманы своей короткой охотничьей куртки, словно озябла. Булар отметил этот жест, хотя простой наблюдатель увидел бы в нем всего лишь неприкрытое безразличие молодой девушки. Она умело отбила этот мяч:
— Браво, комиссар, вы не теряете времени даром. Но тогда я не понимаю, зачем вы приехали сюда — неужели только для того, чтобы сообщить мне это?
— Потому что мне сказали, что лишь вы одна можете меня просветить.
— Кто?
— Вы.
— Нет, я спрашиваю, кто вам это сказал?
— Ванго.
14
Два желтка в одном яйце
На сей раз он попал в точку. Метод Аристофана сработал.
Этель пересела в кресло у камина.
Наступило долгое молчание. Этель понимала, что отпираться бесполезно. Если Ванго назвал ее, она не сможет утверждать обратное.
И еще: в глубине души она радовалась тому, что ее имя слетело с губ Ванго.
Этель.
«Спросите у Этель».
Так он, наверное, сказал.
Булар с нарочито рассеянным видом перебирал спицы своего зонтика, словно играл на контрабасе.
— Мы сможем увидеться? — спросила наконец Этель.
— С кем?
— С ним.
Булар пожал плечами и состроил печально-неопределенную гримасу, словно хотел сказать: «Это будет зависеть от того, что вы мне расскажете».
Этель подтолкнула ногой, ближе к огню, полено, откатившееся к краю камина.
— Я мало с ним общалась. Всего несколько дней. Мы были очень молоды.
Комиссар тоже сел. Она его насмешила. Шестнадцать лет с хвостиком, а выражается, точно манерная старая дама, повествующая о романе своей юности.
— Я тогда путешествовала вместе с братом Полом. И Ванго тоже был там. Мы подружились.
— Как давно это было?
— О-о-о…
И она махнула рукой куда-то за спину, словно говорила о стародавних временах, когда еще и самого комиссара не было на свете.
— И родители вот так спокойно отпускают вас путешествовать одних?
Этель улыбнулась.
— Наши родители слишком рано предоставили нам свободу, комиссар. Они, как бы это выразиться…
— Не слишком привязчивы? — рискнул подсказать Булар.
— Да… А можно в данном случае сказать «привязчивы»? Такое слово здесь уместно?
Комиссар пожал плечами.
— Ну так вот, — продолжала Этель, — они совсем не привязчивы.
Ее глаза были влажны от слез, но она пыталась улыбаться и продолжать разговор.
— Так что же вы знаете? Что Ванго рассказал вам о себе?
— Очень мало. Ужасно мало.
Слава богу, она хоть не произнесла это знаменитое «ничего», которое упорно твердили все, кого он расспрашивал о Ванго.
— И что же вам известно?
— Я знаю, что он вырос на каком-то острове. Или на нескольких островах.
— Где именно?
— Понятия не имею. Он всегда называл их «мои острова». Поскольку он хорошо говорил по-русски, я воображала, что эти острова находятся в северных морях или на реке Амур.