— Ты с ними знаком? — восхищенно спросила Кротиха.
Ванго внимательно рассматривал птиц.
С земли был виден только этот пернатый хоровод, круживший в багрянце рассвета над шпилем башни.
Ванго указал на одну из чаек, парившую над его головой.
— Вот эту… да-да, вот эту я уже видел у себя дома, очень далеко отсюда. Девочка пыталась скрыть свое удивление.
Вдали, за городскими предместьями, они различали поля и леса; Кротиха уверяла даже, что видит море.
— Все может быть, — ответил Ванго.
— Вон там, гляди!
На горизонте собирались облака.
Странно: для кротихи у нее было слишком острое зрение.
Ни тот, ни другая ничего не рассказали о том, как они живут там, внизу.
Утром он принес девочку к ее дому.
— Почему вас зовут Кротихой?
— Потому что, если до потолка меньше пяти метров, я начинаю задыхаться.
Ванго невольно улыбнулся.
— Не смейся, я и вправду задыхаюсь.
— Я смеялся потому, что это, видимо, и приучило вас к роскоши… Похоже, у вас очень просторное жилище.
Они стояли перед домом в конце Елисейских Полей.
— Да уж, немаленькое. Вообще-то я могу ходить и по комнатам, но живу вон там, наверху.
И она подняла голову. На крыше здания был виден гамак, подвешенный к двум громоотводам.
— Я страдаю клаустрофобией.
— Очень приятно. А я — паранойей.
Они с улыбкой пожали друг другу руки, и девочка, прихрамывая, удалилась.
С тех пор они провели вместе немало ночей под небом Парижа. Она научила его съезжать по крыше Театра Шатле и карабкаться по колосникам[30], над головами танцоров, во время спектакля.
А он показал ей башню Сен-Жак, стоявшую как раз поблизости. Вокруг нее всю ночь напролет с маниакальным упорством ходил сторож. Таким образом, подъем превратился для них в увлекательную игру. Нужно было вскарабкаться на высоту семьдесят семь метров меньше чем за девяносто секунд — именно столько требовалось сторожу, чтобы обойти башню кругом. С ее верхушки можно было любоваться изгибами Сены, ее островками и башнями собора Нотр-Дам, плывущего, подобно кораблю, в море серых кровель.
Они дружили, так ничего и не зная друг о друге. Иногда один из них провожал другого до дома. Но видел при этом только дверь жилища своего друга. Эта дверь впускала его и тут же затворялась, не давая провожатому разглядеть в щель хоть какую-нибудь частичку чужой жизни.
Однажды в апреле Ванго не явился на встречу. Выждав несколько дней, Кротиха подошла к зданию, в котором, как ей было известно, он жил. Когда она сказала привратнику: «Не могли бы вы передать месье Ванго, что его ждет Кротиха?», то по выражению его лица сразу поняла, что дело плохо. И едва успела сбежать от полиции.
Все последующие дни она долгими часами раздумывала над этим, пытаясь понять, что же произошло.
Бродя вблизи кафе, где собирались полицейские, она подслушивала их разговоры и таким образом смогла восстановить ход событий.
Новость о том, что Ванго готовился в священники, стала для нее первым сюрпризом. Лично она не знала ни одного священника и понятия не имела, кто это такие, но ей было трудно представить себе, что священник может висеть, подобно летучей мыши, на верхушке Эйфелевой башни или на деревьях в скверах, как это часто проделывали они с Ванго.
Она была не так уж шокирована тем, что его обвинили в убийстве. Мало ли, может, у него были на то веские причины. Это ее не касалось. Теперь она понимала, отчего он не пришел, — вот и все, что она хотела знать.
В итоге она решила, что ее жизнь потечет, как прежде, до него.
Но однажды ночью, лежа в своем гамаке, она почувствовала странное стеснение в груди.
Это не было острой болью — скорее какое-то ползучее недомогание, которое постепенно захватывало ее плечи и грудь.
Она повернулась на один бок, потом на другой.
Глубоко вздохнула.
Прошлась в темноте по крыше.
Поглядела на колеблющийся огонек уличного фонаря внизу.
Подождав, скрестила руки, обхватила себя за плечи и снова сделала глубокий вдох.
Наверное, это было чувство, которое в книгах называлось одиночеством.
Ей никогда еще не приходилось испытывать его.
Кротиха выросла сама по себе.
У нее было трое братьев намного старше ее. Последний из них покинул отчий дом еще накануне ее рождения. Всем им было теперь больше тридцати пяти лет, и Кротиха искренне считала их ровесниками предков, глядевших на нее с фамильных портретов.
Она родилась от второго брака своего отца. Ее родители были вечно заняты собой. Они жили в трех городах одновременно, никогда не распаковывали чемоданы и, возвращаясь домой, чтобы поцеловать дочь, даже не снимали меховые пальто.
30
Колосники — верхняя часть сцены, невидимая зрителям, для установки сценических механизмов.