И в самом деле, тот больше не задавал вопросов, пока они не дошли до главной площади Мальфы.
Там Ванго и оставил Бонджорно с его мешками, объяснив, что хочет добраться до места, пока совсем не стемнело.
— Возьми, — сказал тот, протянув ему несколько монет.
И когда Ванго отказался, добавил:
— Бери-бери, поставишь Мадонне свечку и за меня тоже. Ты там не один будешь, нынче утром туда еще двое приезжих поднялись.
Ванго взял деньги и вышел из деревни по западной дороге. Он почти бежал. Меньше чем за час он добрался до скалы над кратером Поллары. Внизу, в сотнях метров от него, находилось заброшенное селение, где только в одном доме слабо мерцал огонек.
Тем временем в этом домике в Полларе Мадемуазель сидела в маленьком кресле, которое Ванго, когда ему было двенадцать лет, смастерил из древесины, выброшенной морем на берег; она так долго пробыла в воде, что побелела и стала твердой и гладкой, как мрамор. Кресло походило на уютное гнездышко из деревянных плашек, скрепленных веревками. В нем было очень удобно сидеть. Мадемуазель проводила все вечера в этом кресле за чтением или шитьем; бывало, что поутру она и просыпалась в нем с книгой на коленях.
Нынче вечером книга соскользнула на пол. Но Мадемуазель не спала: она сидела и смотрела, как двое незнакомцев разоряют ее жилище.
Они вошли сюда молча, удостоив хозяйку лишь мимолетной вежливой улыбкой.
Спартанская обстановка домика слегка разочаровала их. Мадемуазель словно окаменела, она не в силах была и пальцем шевельнуть. Незнакомцы прошлись по комнате и, для начала, разорвали в клочья все книги ее скудной библиотеки. Найдя стопку бумаг в картонной папке, они вытряхнули их в дорожную сумку, принесенную с собой. Туда же швырнули и сшитую руками Мадемуазель тетрадь, где вперемежку были записаны стихи и ее хозяйственные расходы.
Потом они разбили несколько тарелок. И, словно вдоволь не натешившись, начали колотить по голубым фаянсовым плиткам, покрывавшим стены. Плитки не падали, они только покрывались тончайшей паутиной трещин, оставаясь на месте. Комната превратилась в какой-то головокружительный калейдоскоп.
Все это мужчины делали не произнося ни слова, как будто выполняли сложную работу, требующую предельной сосредоточенности. Чтобы оружие их не стесняло, они положили его на стол. Это были два автоматических пистолета Токарева — ТТ-33 — и дробовик весом не меньше шести-семи килограммов.
Когда они вошли, Мадемуазель не выказала никакого удивления.
Она сказала им по-русски, что ждала этого все последние пятнадцать лет.
Ванго спускался бегом по горной дороге в кромешной тьме. В эти минуты он чувствовал только одно: неуемную радость возвращения к любимым местам, к родному дому, к женщине, ставшей для него матерью, к этому бегу во мраке майской ночи после пятилетнего изгнания. Обо всем остальном он забыл.
Он срезал дорогу, повернув налево. Теперь он ясно видел белесоватую крышу домика, а подойдя ближе, и горевшую лампу на окне. Значит, она там.
Ванго не хотел пугать Мадемуазель. Он собирался сперва постучать, назваться. И поэтому отправился в обход. Оливковое деревце, встретившееся ему на пути, звонко зашелестело листвой, словно почувствовало его приближение.
Он прикоснулся к стволу ладонью, потом приник к нему лбом.
В крошечных окошках дома двигались, мелькали какие-то тени. Значит, она не спит.
Мадемуазель.
Скольким же он ей обязан! Мадемуазель, сама по себе, была для него целым миром. Казалось, ей ведомы все тайны бытия, но она посвящала его в них незаметно, по одной, как перебирают по зернышку четки. Вот так же это оливковое деревце теряло листья круглый год, но никто не замечал, что ему не хватает хотя бы одного.
Когда Ванго долго грустил, она утешала его фразами вроде: «Каждой печали свой день». У нее были собственные мудрые изречения.
Перед тем как выйти из-под древесного шатра, он помедлил еще несколько секунд.
А тем временем сзади к нему подкрадывалась огромная тень. Можно подумать, что Ванго нарочно позволял ей приблизиться. Но нет, он просто ничего не замечал вокруг, так ему хотелось продлить сладкий миг ожидания, возле своего деревца.
Наконец Ванго шагнул к дому, и в тот же миг чья-то рука грубо зажала ему рот, а самого его обхватили и приподняли с земли. Впервые за многие годы Ванго на минуту по-настоящему расслабился. Впервые утратил бдительность.
Но и этого короткого мгновения оказалось достаточно.