Мадемуазель увидела, как мужчины бросились к оружию. Она тоже услышала шум во дворе. Наверняка там караулил их сообщник. Один из мужчин вышел, но тотчас вернулся и кивнул другому в знак того, что все спокойно. И они снова взялись за свою адскую работу. Мадемуазель закрыла глаза.
А похититель куда-то нес Ванго в темноте. Он стиснул его с такой невероятной силой, что Ванго даже не пробовал сопротивляться.
Внезапно его опустили наземь. Он очутился в каком-то логове с полом, вымощенным плитками пемзы. Огонь, горевший в маленьком очаге, освещал это убогое жилище. Ванго выпрямился и увидел нацеленное на него ружье.
— Не двигайся!
Человек говорил на сицилийском наречии.
— Тебе с ними все одно не совладать.
И тут Ванго узнал Мацетту.
У них больше оружия, чем у всех карабинеров на всех островах до самого Милаццо.
Мацетта был прав. Дробовик с разрывными патронами, лежавший на столе Мадемуазель, вот уже двадцать пять лет считался самым грозным орудием убийства при охоте на слонов. А один из громил, могучего телосложения, был вооружен, кроме двух «Токаревых», прекрасным английским автоматом, висевшим у него на шее, как крестильный медальон.
Ванго встал на ноги.
— Садись! — приказал Мацетта. — И не пробуй удрать, не то я тебе колено прострелю. Не хочу, чтобы они тебя загребли.
Увидев, как незнакомцы входят в дом, Мацетта собрался было взять его приступом. Но в окно он увидел их арсенал. Он хорошо знал силу оружия. За свою жизнь он не боялся, он уже давно жил не для себя. Он боялся за Мадемуазель. И предпочел остаться в живых, чтобы защитить ее.
— Отпустите меня, я хочу пойти туда.
— Нет. Рано или поздно они уйдут. Ей они ничего не сделают. Думаю, они искали тебя.
Вдруг возле логова Мацетты раздался топот. Кто-то ходил рядом, с хрустом приминая сухую траву. Ванго затаил дыхание.
— Кто это? — прошептал он.
Мацетта приложил палец к губам.
Да, кто-то действительно шумно дышал в паре метров от ямы, а то и ближе.
— Кто это? — снова спросил Ванго.
Мацетта медленно покачал своей медвежьей головой.
— Это мой осел, — сказал он наконец. — Предупреждает, что они уходят.
Осел Тезоро просунул морду внутрь; на шее у него висел тяжелый кожаный хомут в медных заклепках. Мацетта погладил его между ушами.
Они выждали еще несколько долгих минут, затем Мацетта вышел. Ванго так и не двинулся с места.
Вернувшись, Мацетта сел рядом с ним.
— Ушли.
— А Мадемуазель?
— Они еще долго будут здесь ошиваться. Тебе нужно уходить.
— А Мадемуазель?
— Она стоит возле дома. С ней все в порядке.
— Я хочу с ней поговорить.
— Они следят. Поговоришь с ней — считай, что она мертва.
Ванго провел рукой по лицу.
— Боже мой, — простонал он.
— Уходи.
Мацетта отложил свое охотничье ружье. Странное дело: Ванго впервые разговаривал с ним.
— А как же Мадемуазель? Вы позаботитесь о ней?
— Она не примет от меня помощи. Но я знаю кое-кого, кто придет…
— Сделайте для нее все необходимое, я вас умоляю.
Ванго выбрался из ямы и пополз через заросли кустарника.
Когда дом Мадемуазель остался далеко позади, он побежал к берегу и спустился вниз по скале. Там он столкнул на воду какую-то лодку, лежавшую на гальке, и направил ее в открытое море.
В два часа ночи доктор Базилио услышал стук в дверь.
Ему давно были знакомы эти мужские крики перед его домом. По опыту, они всегда на несколько часов опережали крики жен, собравшихся рожать, или младенцев, благополучно появившихся на свет.
— Мужчине тоже надо когда-нибудь да покричать, он имеет полное право…
Доктор бормотал эти слова спросонья, натягивая брюки. Потом он взял свою врачебную сумку и отворил дверь.
Но за ней он увидел совсем не то, что ожидал.
Перед ним стоял запыхавшийся Мацетта.
— Тут такое…
Увидев глаза Мацетты, доктор понял: произошло что-то страшное.
— Мадемуазель?
И он побежал следом за Мацеттой в темноту.
Аркуда, на следующий день
Зефиро не был создан для встреч после разлуки.
Он обладал талантом прощаний, умел раздавать проникновенные благословения, заключать в объятия людей перед дальними странствиями. Но, встречая вернувшихся, падре был не способен обнять, поклониться или протянуть руку. В большинстве случаев он проделывал все это одновременно, что приводило к плачевным недоразумениям.
Зефиро понятия не имел, о чем нужно говорить в первые минуты встречи и как вообще следует относиться к чьему-то долгому, загадочному отсутствию, разделявшему моменты расставания и встречи.