— Ты один? — спросил Эккенер.
Он по-прежнему попыхивал сигарой.
— Нет, — ответил человек, — со мной еще кое-кто, невидимый.
Эккенер сразу узнал Эскироля, знаменитого парижского врача.
Капитан был старше его на целую четверть века, но их связывала та крепкая дружба, какая бывает между товарищами по учебе или по армии. Они жалели только о том, что виделись очень редко и, как правило, в критических ситуациях.
Внезапно кто-то выхватил из губ Эккенера его сигару.
— Дьявольщина!
Крошечный огонек сигары взлетел вверх и погас в воде в нескольких метрах от них.
— Кто здесь?
Пораженный Эккенер едва не упал в воду. Все произошло так быстро, что он не успел и пальцем шевельнуть.
— Я ведь предупредил, что со мной пришел невидимый человек! — сказал врач.
И действительно, в темноте раздался смешок, и на плечо Эккенеру легла чья-то рука.
— Привет, доктор Эккенер.
Это был Жозеф-Жак Пюппе, маленький человечек, которого невозможно было разглядеть во мраке. Его черное тело обтягивал такой же черный трикотажный купальник, недавно вошедший в моду среди мужчин на пляжах Монте-Карло.
Он родился в Гран-Басаме на Берегу Слоновой Кости, чуть не погиб во время боев под Верденом, а потом на рингах парижского Велодрома и лондонского Холборна, где выступал в качестве боксера полулегкого веса под именем Ж.-Ж. Пюппе. Как раз перед сносом стадиона в Холборне он бросил бокс и начал работать в Монако парикмахером, под именем Жозеф, и теперь все обитатели Лазурного Берега, от края до края, желали стричься только у него.
Эккенер был счастлив видеть своих друзей, но, несмотря на это, понимал, что ситуация рискованная. Они приехали в опасную страну, а ведь им было строго запрещено встречаться.
Особенно втроем. И никогда при посторонних.
Следовательно, их привело сюда очень серьезное дело.
Они поплыли прочь от берега.
— Рассказывайте, — попросил Эккенер.
— Нам нужен Зефиро, — сказал Эскироль, опасливо глядя вокруг.
— Зачем?
— Из-за Виктора.
— Какого Виктора?
— Парижская полиция вроде бы нашла Виктора Волка. И Зефиро нужен, чтобы его опознать.
Эккенер лег на спину.
У него отлегло от сердца: в какой-то момент он испугался, что они тоже заговорят о Ванго. Помолчав, он спросил:
— Как же они засекли Виктора?
— Случайно, во время полицейской проверки на испанской границе.
— Невероятно, — сказал Эккенер.
И действительно, трудно было поверить, что один из самых опасных и неуловимых злодеев Европы попался, как неопытный новичок.
— Они почти уверены, что это он. Но если никто не подтвердит и не докажет этого, им придется его отпустить. Очень уж на них давят сверху.
— И вы хотите рисковать жизнью Зефиро из-за такой нелепицы?
— Да.
— Он и без того достаточно часто ею рисковал. Оставьте его в покое.
— Это уже в последний раз. Больше мы его не потревожим, но сейчас он единственный, кто может опознать Виктора. Вы должны его попросить. Скажите нам, где он находится.
Все трое долго лежали на воде, не говоря ни слова.
Жозеф Пюппе, до сих пор почти все время молчавший, обратился к Хуго:
— Сейчас 1935 год, война закончилась всего семнадцать лет назад, но может снова разразиться со дня на день. Вы же знаете, что творится в мире, доктор Эккенер. Да и кому знать, как не вам.
— Я не скажу, где находится монастырь Зефиро.
Они смолкли. По дороге мимо озера проехала машина. Дождавшись, когда вдали затихнет шум мотора, Эккенер повторил:
— Я ничего вам не скажу.
Эскироль пробормотал:
— А вы, Эккенер, все тот же.
— Что ты имеешь в виду?
— Кончай, Эскироль! — вмешался Жозеф.
— Я хочу сказать, — продолжал Эскироль, — что вы никогда ничего не делали для того, чтобы мир изменился.
— Не понимаю, о чем ты, — ответил Эккенер сдавленным голосом.
Но все трое прекрасно знали, что хотел сказать Эскироль.
Еще до прихода Гитлера к власти многие избиратели, как левые, так и нейтральные, просили Хуго Эккенера выставить свою кандидатуру на выборах. Но он отказался, чтобы не обижать своего соперника — старого фельдмаршала Гинденбурга.
Фельдмаршал был избран. И не смог помешать эскалации нацизма.
Гинденбург умер в августе прошлого года, и Гитлер мгновенно захватил его место.
При воспоминании об этом Хуго Эккенер испытывал, может быть, самые тяжкие угрызения совести.
Он услышал в темноте голос своего друга Эскироля:
— Теперь мне ясно, почему ваши цеппелины украшены свастиками…