Но Ванго уже отошел от него. Издали он слышал, как Пиппо, снова занявшись салатом, рассуждает сам с собой:
— Невидимый… невидимый… Нет уж, как бы не так…
Самое смешное заключалось в том, что единственным подлинным оккупантом острова был именно Пиппо Троизи.
Ванго оставалось только заглянуть в сад, чтобы добавить к салату в корзине кое-каких фруктов. А потом отнести их в трапезную и помочь Марко, брату-кухарю.
Он проводил на кухне два дня в неделю, и все монахи ждали этих дней, как пасхального праздника. Кулинарные таланты Ванго, которые он перенял у Мадемуазель, сильно усовершенствовались за год работы в цеппелине, а потом — за время учебы в семинарии.
В Париже на Масленицу ему однажды даже поручили приготовить обед для трех епископов. Он стал настоящим шеф-поваром.
В те дни, когда Ванго стоял у плиты, монахи, как бы случайно, с самого утра молились в окрестностях кухни, на свежем воздухе. Во время полуденной службе их ноздри то и дело вздрагивали, словно крылья бабочек. Зефиро благословлял братию на трапезу в первом часу, раньше обычного, и все они поспешно садились за стол, совали за ворот салфетки и, зардевшись от удовольствия, уписывали, в зависимости от сезона, то пирог со сморчками, то яблоки с беконом.
Когда же наступало время мыть посуду, у Ванго не было недостатка в помощниках — каждому хотелось выскрести вкусную корочку со дна котелка.
А вот в течение сорокадневного поста, когда следовало воздерживаться от пищи и подвергать себя прочим лишениям, Ванго не переступал порога кухни.
Брат Марко ничуть не завидовал Ванго. Ему нравилось восхищаться другими. Он посиживал в кресле неподалеку от юноши, воздев очки на лоб, и просто глядел на него, подобно великим венским музыкантам, которые два века тому назад садились за спиной маленького Моцарта, чтобы полюбоваться его руками, порхающими над клавишами.
Ванго вошел в сад. Деревья, даром что совсем молодые, уже клонились под тяжестью плодов. Монахи не справлялись с обильным урожаем. Сколько бы они ни готовили фруктовых пюре, компотов, отваров, пастилы, мармелада, тортов, леденцов и карамели, варенья и миндального печенья, настоек, вин и ликеров, сад был неистощим.
Дважды Ванго тайком оставлял полную корзину фруктов у порога дома Мадемуазель. А на следующий день долго принюхивался, стараясь уловить через разделявший их пролив аромат сиропов, которые она долго томила на огне, добавляя в них тимьян.
Ванго принялся собирать вишни. Но они проскальзывали сквозь прутья корзины, и он стал искать большие листья, чтобы застелить дно. Однако, подойдя к рощице фиговых деревьев, он услышал голоса.
За деревом, возле ульев, стоял Зефиро. Ванго хорошо видел его в просветах между ветками. Он говорил. Его голос звучал глухо из-под головного убора, какие носят пчеловоды, — нечто вроде шляпы, с которой свисала густая сетка, защищавшая лицо и шею от пчелиных укусов. Рядом стоял другой человек в таком же уборе, но, поскольку он был гораздо меньше ростом, сетка покрывала его чуть ли не до пояса.
— Правосудие нуждается в вас, но это будет в последний раз. Как только его арестуют, вас больше не станут беспокоить.
Пораженный Ванго плюхнулся на траву. Он узнал этот голос, говоривший по-французски. Нет, не может быть!
— Ну будьте же благоразумны, — настойчиво добавил коротышка.
— Ты знаешь, что я вынужден подчиниться, — ответил Зефиро. — Эти твои варварские ухищрения…
Не стоит так нервничать, святой отец, — спокойно ответил его собеседник.
— Последний раз, в Париже, ты даже не сумел поймать его.
Комиссар Булар промолчал. Он взмок от пота под своей сеткой. Да и его дорожный костюм был слишком плотным для южного климата.
— Обратитесь к кому-нибудь другому, — сказал Зефиро.
— Никто не знает его лучше, чем вы. Я гарантирую, что ваша жизнь будет вне опасности.
Зефиро явно рассердился.
— Я рискую больше, чем моей жизнью, — вскричал он. — На нее мне плевать!
Булар знал, что он не лжет.
— Ну так что? — спросил комиссар. — Вы согласны?
Зефиро сдернул сетку, и пчелы тут же затанцевали вокруг головы хозяина. Булар отступил на шаг.
— Скотина ты, комиссар, — сказал Зефиро.
— Значит, согласны?
И Ванго услышал ответ, на сей раз прозвучавший ясно и четко:
— Да.
— Ну, что ж, инструкции вы от меня получили, — сказал Булар, повернувшись, чтобы уйти. — До скорого. Увидимся на месте. Не забудьте: еще до конца месяца. Удачи вам, святой отец.
Зефиро остался один.
Он присел возле ульев и стал наблюдать за суетой рабочих пчел, которые сперва задерживались у лётки, ловя в воздухе ароматы цветов, а потом разлетались в поисках добычи, каждая в свою сторону. Их место занимали другие, вернувшиеся, охмелевшие от долгих трудов, словно ночные работяги, которые завершают свою работу в тот час, когда другие к ней только приступают.