До шестилетнего возраста, пока еще была жива мама Сетанки, эти пикники были для девочки настоящим праздником. Песни звучали веселее, солнце светило ярче, а в ласковых словах, которые дядя Павлуша шептал ей на ушко, опустившись на колени, она не замечала грусти. Но в конце августа приходилось возвращаться в Москву к началу школьных занятий, и как же ей не хотелось уезжать с сочинской дачи.
А теперь, несмотря на безудержный смех, сопровождающий вечные споры бабушки с дедушкой, несмотря на серенады тети Маруси, в летнем воздухе повис страх, который ничем нельзя было развеять.
Сетанке только-только исполнилось девять лет, и она не понимала, откуда берется этот страх, но он окутывал ее постоянно, лип к ней сильнее, чем платье к вспотевшей спине.
Иногда она думала о тех, кто вдруг переставал появляться у них дома и о ком больше никогда не вспоминали. Куда они исчезли — красавец Киров и другие? Куда?
Она не подозревала, что ее отец, Иосиф Сталин, устроивший террор по всей стране и голод на Украине, в скором времени не пощадит и ее родных. Через несколько месяцев Алешу и Марусю арестуют, дядя Павлуша умрет в собственном кабинете от загадочного сердечного приступа, еще год спустя расстреляют дядю Реденса, а его жену отправят в ссылку.
— Почему ты не вышла, я тебя уже целый час ищу!
Малыш наконец отыскал Сетанку. Он надеялся, что его слезы уже высохли и она их не заметит.
Сетанка потянула его за руку. Он присел рядом на корточки.
— Ты храбрый мальчик? — спросила она шепотом.
— Да, — ответил тот, слегка смутившись.
— Тогда пошли со мной, — сказала Сетанка.
Они поползли в высокой траве, Сетанка впереди. Она была старшей. Никто не обратил внимания на две фигурки, словно змейки скользившие по склону. Коленки и локти мальчика стали зелеными от травы.
— Я не поспеваю, — заныл он.
— Тсс, тише… Уже близко.
Дети подобрались к поваленному дереву. За ним звучали голоса.
Они подползли к верхушке с высохшей кроной, у которой сидел отец Сетанки, и прислушались.
Незнакомец говорил о «хорошей новости», и почти сразу Сетанка услышала долгожданное слово:
— Птенец…
Ее сердце взволнованно забилось.
— Птенец объявился в Париже, — рассказывал мужчина. — Он прислал письмо в полицию.
Сетанка уткнулась лицом в траву. Отец произнес несколько слов, но она их не поняла.
— Нет, ответил собеседник. — Они его не поймали.
Повисло тяжелое молчание.
— Это и есть ваша хорошая новость, товарищ?
— В письме беглец объясняет полиции, что его преследуют, но он не знает, кто и почему…
Снова молчание. Тетя Маруся пела, стоя у кромки воды.
Сетанка изо всех сил вжалась в землю, слыша в голосе отца холодную ярость:
— Ну что, будете ждать, пока он снова не обыграет вас?
Человек пробормотал:
— Товарищ Сталин, мне удалось прочитать письмо целиком.
— Дурак, это письмо — сплошное вранье!
— Но…
— Идите.
Услышав шелест одежды, Сетанка съежилась еще сильнее и ткнула брата лицом в траву.
— Найдите его.
Гость встал.
— Извините, товарищ Сталин, что побеспокоил вас.
Сталин дал ему отойти. Потом свистом вернул обратно.
— Вы рассказывали мне о женщине, которая его воспитала. Как вы ее зовете?
— Птица. Она не опасна. Там, в Италии, все говорят, что она ничего не помнит…
— Уберите ее куда-нибудь, где она не сможет нам навредить.
— Вы хотите, чтобы ее…
— Да, хочу.
— Вы…
— Увезите ее! И глядите в оба! Может, тогда-то Птенец себя и обнаружит. К таким женщинам сильно привязываются.
Сетанка подумала о своей ласковой, бесконечно доброй нянюшке Александре Андреевне, которая растила ее с самого рождения. Когда мать Сетанки умерла, именно Александра спасла девочку своей материнской нежностью.
— Такая сложная операция, да еще за границей… — робко возразил собеседник.
— Действуйте аккуратно.
— Я полагал…
— Займитесь этой женщиной и больше не беспокойте меня по воскресеньям.
Сетанка с братом еще несколько минут лежали молча, уткнувшись в землю. Их одолела дремота, они глядели на траву, сонно мигая, как вдруг над ними нависла огромная тень, и раздалось страшное медвежье рычание.
Дети с криками откатились в сторону.
От медведя пахло табаком. И у него были карие глаза дяди Павлуши. А еще у него были длинные ноги, песочного цвета костюм, пошитый искусным берлинским портным, и грустная улыбка.