Обескураженный Артур повиновался.
Две секунды спустя он услышал голос из гостиной.
— Неплохо, слишком близко к дивану, но неплохо.
Он поспешно вышел из ванной и увидел молодую женщину сидящей на полу посередине комнаты. Вид у неё был такой, как будто ничего не произошло.
— Вы оставили ковры, мне это нравится, но вон та картина на стене отвратительна.
— Я вешаю картины, какие мне хочется, и там, где хочется, и я собираюсь отправиться спать, так что если вы не желаете сказать, кто вы, то и не надо. Уходите! Убирайтесь домой!
— Но это и есть мой дом! То есть был. Все так запутано…
Артур покачал головой. Объяснил, что снял эту квартиру десять дней назад и что это его дом.
— Да. Я знаю, вы мой посмертный квартиросъёмщик; ситуация забавная.
— Что вы несёте? Агент по недвижимости говорил мне, что владелица квартиры — женщина лет под семьдесят. И что такое — «посмертный квартиросъёмщик»?
— Ей было бы приятно услышать — ей уже семьдесят два, это моя мать, и сейчас она мой официальный опекун. Настоящая владелица — я.
— У вас есть официальный опекун?
— Да, ввиду сложившихся обстоятельств мне было бы крайне затруднительно подписывать бумаги.
— Вы находитесь на лечении в больнице?
— Да, это самое меньшее, что можно сказать.
— Они там, наверное, очень беспокоятся. Какая это больница, я вас провожу.
— Скажите на милость, вы меня действительно принимаете за сбежавшую сумасшедшую?
— Да нет…
— Сначала шлюха, теперь сумасшедшая — не слишком ли для первого знакомства?
Ему было глубоко плевать, девица она по вызову или натуральная сумасшедшая, он совершенно вымотан и хочет спать.
Однако она не обращала внимания на его слова и продолжала в том же духе.
— Как вы меня видите? — поинтересовалась она.
— Я не понимаю вопроса.
— Какая я? Я не вижу себя в зеркале, какая я?
— Возбуждённая. Вы очень возбуждены.
— Я имела в виду — физически.
Артур замешкался, потом описал её: высокая шатенка с длинными волосами, очень большие глаза, красивый рот, лицо нежное, в отличие от поведения; упомянул о грациозной пластике и тонких руках с Минными пальцами.
— Если бы я вас спросила, как пройти к метро, вы бы мне рассказали о всех пересадках?
— Простите, я не понял.
— Вы всегда так приглядываетесь к женщинам?
— Как вы вошли, у вас что, дубликат ключей?
— Они мне не нужны. Это так невероятно, что вы меня видите.
Она ещё раз повторила, какое для неё чудо, что её видят. Заявив, что ей понравилось то, как он её описал, она предложила ему присесть рядом.
— То, что я сейчас расскажу, непросто представить и невозможно допустить, но если вы согласитесь выслушать мою историю, если вы согласитесь отнестись ко мне с доверием, тогда, может быть, в конце концов мне удастся все объяснить, а это очень важно, потому что, сами того не зная, вы — единственный человек в мире, с которым я могу поделиться тайной.
Артур понял, что у него нет выбора. И хотя единственным его желанием было отправиться спать, он сел рядом с женщиной и выслушал самую невероятную историю из всех, слышанных когда-либо.
Её звали Лорэн Клайн, она была врачом-интерном и шесть месяцев назад попала в серьёзную автомобильную аварию.
— С тех пор я в коме. Нет, подождите, дайте объяснить.
Она ничего не помнила об аварии. Пришла в себя в палате, после операции. Ощущения были самые странные: она слышала все, что говорилось вокруг, но не могла ни шевельнуться, ни заговорить.
Сначала она решила, что это последствия наркоза.
— Я ошибалась, часы шли, а мне не удавалось прийти в себя.
Она продолжала все чувствовать, но была неспособна общаться с внешним миром. Решив, что её парализовало, она пережила самый большой страх в жизни.
— Вы не представляете, через что мне пришлось пройти. Остаться на всю жизнь пленницей собственного тела…
Она изо всех сил стремилась умереть, но трудно покончить с жизнью, когда не можешь двинуть и пальцем. Мать сидела у её постели. Она мысленно умоляла мать удушить её подушкой.
А потом в палату вошёл врач, она узнала его голос, это был её профессор.
Миссис Клайн спросила у него, может ли её дочь что-либо слышать, когда к ней обращаются. Фернштейн ответил, что не знает, но исследования показывают, что люди в её положении могут улавливать сигналы из внешнего мира, поэтому следует крайне тщательно относиться ко всему, что говорится в присутствии больной.
— Мама хотела узнать, вернусь ли я когда-нибудь. Профессор спокойно ответил, что и этого не знает, нельзя терять надежды, известны случаи, когда больные возвращались после нескольких месяцев — такое случалось очень редко, но случалось. «Всё возможно, — сказал он, — мы не боги, мы знаем не все. — И добавил: — Глубокая кома — загадка для медицины».
Как ни странно, она почувствовала облегчение — её тело было в порядке. Диагноз не слишком утешительный, но зато и не окончательный.
— Полный паралич необратим. А в случае глубокой комы всегда есть надежда, пусть самая маленькая, — добавила Лорэн.
Неделя сменялась неделей, и каждая была длиннее предыдущей. Она проживала их, питаясь воспоминаниями и мыслями о мире вокруг. Однажды ночью, когда Лорэн грезила о жизни по ту сторону двери палаты, она представила коридор, медсестёр, бегающих с охапками медицинских карт или толкающих тележки, коллег, переходивших из одной палаты в другую…