Когда я возвращаюсь домой, солнце садится, но съемочная группа все еще усердно работает. Я прокрадываюсь через парадную дверь в отгороженную часть дома и выхожу на террасу.
Темные тучи на горизонте и вспышки молний придают воде бушующую, опасную ауру. Судя по действиям съемочной группы, они спешат отснять последнюю сцену, прежде чем на них обрушится дождь.
Внизу на пляже я могу разглядеть Саванну, идеальный силуэт ее тела резко выделяется на фоне воды, словно призывая надвигающуюся бурю. Я не слышу ее реплик, если она вообще говорит, но, стоя на террасе, наблюдаю за ней, пока в громкоговоритель не раздается крик: «СНЯТО». Когда съемочная группа начнет собираться и все потихоньку расходятся, мне следует развернуться и уйти в дом. Я должен продолжать избегать ее, как делал весь день.
Но я стою на месте.
Наблюдаю, как ее силуэт приближается, пока не вижу скудное черное бикини, в котором она снимается, демонстрирующее руку с фальшивыми татуировками. Интересно, оставили ли ей для фильма ее настоящую татуировку на спине или скрыли гримом?
Я смотрю на Сав, желая, чтобы она повернулась, чтобы я мог сам все увидеть. Чтобы утолить любопытство и усмирить влечение. Вместо этого, словно почувствовав мой взгляд, она поднимает голову и встречается со мной глазами. Останавливается и смотрит с бесстрастным лицом. Я смотрю в ответ. Когда она слегка кивает в сторону дома, я не мешкаю. Поворачиваюсь и спускаюсь по лестнице на террасу, встречаясь с ней через несколько секунд. Я знаю, что произойдет дальше, и что-то внутри меня годами жаждало этого разговора.
Когда Саванна открывает рот, ее вопрос вырывается быстро, словно он часами вертелся на кончике ее языка, пытаясь пробиться сквозь зубы и, наконец, получил свободу.
— Ты женился на ней, потому что она заболела?
— Да.
— Почему?
— Не хотел, чтобы Бринн осталась одна, — честно отвечаю я. — Не хотел, чтобы Джулианне пришлось проходить через все одной — растить ребенка, одновременно проходя курс лечения от рака. Она такого не заслуживала. Бринн такого не заслуживала.
— Сколько лет было Бринн, когда Джулианна заболела?
— Два года в первый раз. Четыре — во второй.
Она пробегает глазами по моему лицу и, задавая следующий вопрос, ее голос звучит мягче. Более неуверенно, будто она боится ответа.
— Ты любил ее?
Саванна не уточняет, но ей и не нужно. Я знаю, что она говорит о Джулианне. Я качаю головой и отвечаю без колебаний:
— Не так.
Я не заканчиваю. Не говорю то, что хочу. Я не любил ее так, как любил тебя.
— Зачем тогда носишь кольцо?
Я пожимаю плечами.
— Оно делает Ларков счастливыми, пока они думают, что я все еще скорблю по их дочери. Удерживает людей от попыток свести меня с кем-то.
И удерживает женщин от мысли, что я позволю им стать кем-то большим. Потому что единственная женщина, с которой я когда-либо хотел большего, стоит прямо передо мной.
Я держу рот на замке, и молчание между нами затягивается.
Жду, что она скажет что-нибудь, что угодно, но она молчит. Просто смотрит на меня и ничего не говорит, и, кажется, что проходят годы. Чем больше длится тишина, тем сильнее напрягаются мои плечи. Тем сильнее я злюсь.
Я не знаю, чего хочу от нее в этот момент. Извинения? Признания? Будет ли хоть чего-то достаточно? Я просто хочу больше, чем она мне дает. Больше, чем получил за последние восемь лет. Я хочу большего, чем то, что у меня осталось после той крохотной квартирки в Майами, когда мне было восемнадцать. После серьезного решения без правильного ответа, и единственной любимой девушки, уходящей от меня во второй раз.
Когда Саванна, наконец, начинает говорить, я превращаюсь в зажженный фитиль, прикрепленный к динамиту, накапливаемому свою убойную силу почти десятилетие.
— Почему ты не связался со мной? Я могла бы помочь.
— И прервать твой гламурный образ жизни рок-звезды? Если помнишь, узнать о ребенке для тебя было слишком. Ты бы ни хрена не согласилась принять и ребенка, и рак.
Она стискивает зубы, и ее ноздри раздуваются.
— Ты несправедлив и знаешь это.
Я усмехаюсь.
— Что несправедливо, так это то, что ты оттолкнула меня, когда я умолял тебя этого не делать. Что несправедливо, так это то, что ты, услышав мое признание в любви, прогнала меня из дома. Я хотел тебя, Саванна. Я так тебя хотел, но ты не хотела меня настолько, чтобы принять все, что шло со мной в комплекте.
С каждым словом мой голос дрожит все сильнее и сильнее, и мне трудно удержаться от крика. Я бы принял ее со всем. Со всем ее багажом. Даже если бы она все еще работала стриптизершей в Майами — если бы это было единственным, кем она когда-либо являлась — я бы все равно хотел, чтобы она была моей. Даже если бы она так и не покинула дом своей матери. Даже если бы она осталась в нашем маленьком городке, я бы сбежал с ней после выпускного. Я бы позаботился о ее безопасности.