— Это рекламный ход. Лейбл заставляет меня носить кольцо, чтобы СМИ считали нас с Торреном помолвленными ради попытки избежать дальнейшего негатива в прессе, связанного с распадом группы. У нас не перерыв. Я заявила, что с меня довольно, но эти жадные до денег, держащие все под контролем ублюдки поставили мне ультиматум.
Рыжий вздыхает. Бедный парень. Он заслуживает повышения зарплаты. Я смотрю на него.
— Прости, Рыжий.
Он качает головой, но больше ничего не говорит.
— Зачем им это? Зачем тебе это? — спрашивает Леви, и я пожимаю плечами.
— Либо так, либо они объявят, что заменяют меня. Они хотят, чтобы «Бессердечный город» продолжил существование без меня, как будто я не вся гребаная группа.
От того, что я произнесла эти слова вслух, желудок скручивается узлами. После очередной порции лжи бульварной прессы я могла бы все окончательно испортить, но на время я выбрасываю эту мысль из головы.
— На принятие решения об уходе мне дали время до завершения съемок, но чтобы выиграть время, я должна носить кольцо.
Два с половиной месяца.
Мне дали два с половиной месяца.
Как быстро могут бежать дни? И как долго я уже здесь?
Леви пристально смотрит на меня, обдумывая мои слова. Я не могу распознать, что происходит у него в голове. Раньше я умела читать его эмоции, но сейчас, то ли из-за темноты, то ли из-за алкоголя или накала эмоций, я не понимаю, и это заставляет меня нервничать.
— Где ты взяла кольцо? — наконец спрашивает он, и каждый мускул в моем теле напрягается.
Я не отвечаю, и его ноздри раздуваются.
— Он сделал предложение, не так ли?
Когда я все еще не отвечаю, он усмехается.
— У этого подлого гребаного неудачника нет ни малейшего уважения к женщине. Никакого уважения к тебе. Все, что его волнует, это братский кодекс. Я в курсе, что таблоиды все время писали о вас двоих, но Господи Иисусе. Ты действительно такая глупая? Тебе совсем наплевать на себя?
Мой гнев вспыхивает от его тона, от того, что он говорит так, будто хоть что-то знает о ситуации. Он не знает. Он ничего не знает. Прошло восемь лет. Теперь все по-другому.
— Не делай вид, что знаешь что-то обо мне и Торрене, Леви. Ты его не знаешь.
— Я был там, когда он защищал парня, который напал на тебя, Саванна. Ты уже забыла об этом? Не вмешайся я, его брат изнасиловал бы тебя, и Торрен позволил бы ему, потому что он предпочел поверить этому е*лану, а не тебе.
Я не верю в это. Уже нет. У меня были годы, чтобы все обдумать, и я, правда, верю, что Торрен защитил бы меня, если бы увидел Шона в действии. Боже, звучит очень хреново, но мы были под кайфом, посылали смешанные сигналы, и Торрен изо всех сил пытался пойти против своей крови. Шон защищал его с рождения. Торрен всю жизнь равнялся на него. Меня же он знал меньше года. Он не желал верить в то, что брат поступил плохо.
Но как объяснить это Леви?
Я знаю, что он прав насчет Шона. Я знаю, каково это, когда кто-то не собирается останавливаться. Я испытала это в сильном, болезненном прикосновении Оскара. Испытала это в притворстве приемного отца и дурацких правилах, которым он заставлял меня следовать. Я испытала это в каждом взгляде Терри, что он бросал на меня. Сейчас я так близко знакома с этим ощущением, что могу его распознать, и с Шоном я чувствовала тоже самое, но с той ночи Торрен более чем заслужил мое доверие.
— То, что Шон сделал той ночью на пляже, — это полный пи*дец. Я согласна. Этого никогда не должно было случиться. Я это понимаю. Но когда я решила выгнать Шона из группы, Торрен поддержал меня. Он поддерживал меня, даже когда наша группа могла себе позволить спать только в фургоне. Даже когда нам пришлось переделать все наши песни, чтобы компенсировать потерю клавишных. Мы были никем, и он поддерживал меня. Повернулся спиной к старшему брату. Теперь его семья даже не разговаривает с ним.
Леви фыркает и качает головой.
— Сначала он поддерживал тебя, а потом подкатил к тебе яйца. Он сделал то же, что и Шон? Он…
— Торрен — не Шон, Леви! Они — братья, но не одинаковые. Торрен даже не прикасался ко мне целых два года после того, как с Шоном все пошло наперекосяк. И даже потом был непреклонен в том, чтобы быть трезвыми. В том, чтобы я была трезвой.
Лицо Леви искажается, и мне приходится закрыть глаза, чтобы не видеть отвращения, которое обязательно в его выражении, когда прозвучит следующее откровение.
— Он не трогал меня, пока я не сделала первый шаг. Не накачивался наркотой, пока я его не уломала. Пока я его не убедила. Пока не уверяла снова и снова, что именно этого я и хочу. Каждая встреча, каждый контакт, сексуальный или любой другой, происходили по обоюдному согласию, и большую часть времени инициатором была я. Если кто и проявлял неуважение в этих отношениях, так это я, и это правда. Не все вокруг только черно-белое. В жизни существует очень много серого.