— По той же причине, по которой ты носишь замок на цепочке на шее, когда выступаешь.
Она втягивает воздух и прищуривается. Стиснув челюсти, вытирает слезы, текущие по ее лицу.
Замок, который Сав Лавлесс носит на шее на каждом концерте и на каждой фотосессии, — тот самый замок, которым я запирал свой велосипед, когда мы были детьми. Маленький, дешевый замочек, который я купил в хозяйственном магазине на карманные деньги. Ужасная защита от воров, поэтому Саванне так легко удалось украсть мой велосипед и спрятать его.
Этот замок, который украшает ее ключицу, который она использует в качестве аксессуара к каждому наряду, который считается культовым элементом ее образа, — единственное, что связывает Сав Лавлесс с Саванной Шоу. Единственная осязаемая вещь, связывающая ее со мной.
— Я сохранил ключ по той же причине, по которой ты сохранила замок, — многозначительно говорю я. — Потому что вселенная так и не закончила с нами. Ты это знаешь, и я это знаю.
Наступает тишина, и мы смотрим друг на друга, не мигая, пока не появляется второй медик. Он просит Саванну отойти, чтобы отправиться в путь, что она и делает, но не разрывает со мной зрительного контакта. В ее серых глазах назревает буря, и я готов к ней. Я приветствую ее. Я жаждал ее слишком долго.
Когда медик закрывает двери «скорой», я все еще чувствую на себе взгляд Саванны.
Ощущение не проходит, пока мы не добираемся до больницы, и меня не отправляют на компьютерную томографию.
Глава 33
САВАННА
Ближе к трем утра Леви, наконец, выписывают.
Три скобы на ране на голове, но сканирование ничего не выявило. Беспокоиться не о чем. Всего лишь легкое сотрясение мозга, и его отправили домой с лекарством от головной боли и предписанием отдохнуть. Никакой работы, пока через несколько дней он не встретится со своим лечащим врачом. Я вызвалась остаться с ним на ночь, на всякий случай, а потом буду вынуждена передать его Шэрон.
Моей матери.
Слушать, как он разговаривает с ней по телефону, было чертовски неловко.
Я отчетливо ее слышала. Она пришла в ужас. Хотела забрать его из больницы, но он велел ей оставаться дома и не будить Бринн.
Шэрон беспокоилась, как мать за ребенка, и мне не удалось побороть ревность, охватившую меня при этой мысли. Но ревновала ли я к Леви или к своей матери? Мои мысли слишком спутаны, чтобы что-то понять, уровень адреналина начинает стихать, но я прекрасно могу обходиться без сна. В этом у меня большой опыт. Пока Леви дремлет на пассажирском сиденье, я не сплю и смотрю на дорогу.
Однако продолжаю поглядывать на него. Проверяю, что он дышит. Каждый раз, когда мы проезжаем под фонарями на шоссе, я смотрю на его лицо. Лоб во сне нахмурен, лицо строгое. Время от времени он издает тихие звуки или слегка вздрагивает. Мне кажется, ему снятся плохие сны, и все, чего я хочу, это съехать на обочину и прижать его к себе.
Раньше Леви всегда заботился обо мне. Беспокоился за меня. Обнимал, когда я чувствовала, что разваливаюсь на части. Впервые я нахожусь по другую сторону, и это разбивает мне сердце. Всегда ли он так себя чувствовал? Все то время, когда мы были детьми, видя, как я, избитая, проползаю через его открытое окно? Причиняло ли ему это такую же боль? Заставляло ли одновременно злиться, грустить и испытывать вину?
Вот, через что я, должно быть, заставляла его пройти.
Мои мысли возвращаются к ночи на пляже в Майами. Как он заботился обо мне. Так нежно. Так любяще. Ни разу не осудил меня. Не бросил.
Он бы остался, если бы я не выгнала его из дома. Я это знаю. И всегда знала. Но я также знаю, что долго бы это не продлилось. В конце концов, он бы ушел. У него не было бы выбора. Будь то из-за Джулианны, ребенка или учебы, ему пришлось бы уйти, и это сломало бы меня. Раньше это меня очень-очень печалило. Раньше я была так потеряна, думая об этом, что всегда оказывалась на дне бутылки.
Или того хуже.
Но теперь мысль о Бриннли вызывает у меня улыбку.
Много лет я ненавидела этого ребенка. Я не знала, мальчик это или девочка, как он выглядит, как его зовут. Не знала ничего, но все равно ненавидела.
Или, по крайней мере, пыталась убедить себя в этом.
Но потом, словив кайф, я представляла Леви отцом. Воображала, как он держит младенца. Поет ему колыбельные. Кормит из бутылочки. Как качает малыша на качелях или читает ему сказку. И все, о чем я могла думать, это то, как повезло этому ребенку с таким отцом, как Леви. Какой безопасностью, теплотой и любовью он окружил малыша. В те моменты я не могла притворяться, что ненавижу этого ребенка. Я любила его всем своим существом, просто потому, что его любил Леви.