— Что происходит? — спрашиваю я, расправляя плечи.
— Местный не хочет подписывать соглашение о неразглашении.
Я бросаю взгляд на Леви, но он не перестает пялиться на Рыжего.
— Почему?
— Не хочу, чтобы мое имя упоминалось в каких-либо документах, касающихся Сав Лавлесс, — отвечает Леви Рыжему, и во мне вспыхивает ярость. Стиснув зубы, вдыхаю через нос, прежде чем заговорить, и прожигаю взглядом его лицо.
— Если думаете, что сможете передать информацию в прессу за деньги…
Леви уничижающе смеется, и когда, наконец, смотрит на меня, я изо всех сил стараюсь не вздрогнуть. Вместо этого выпрямляю спину и сужаю глаза. Огонь против огня.
Если он может вести себя как засранец, то и я могу.
— Я сказал, что не хочу, чтобы мое имя упоминалось хоть с чем-то, касающимся тебя. Не хочу ассоциации. Я ни хрена не собираюсь сливать прессе.
Боже, это больно. Я сильнее скрежещу зубами, вена на моей шее пульсирует так быстро, что кажется, вот-вот взорвется.
— Если не подпишешь соглашение о неразглашении, мы будем вынуждены действовать на опережение. Связаться с лейблом. Кто знает, как поступят они, чтобы повернуть историю в мою пользу…
— Какую еще нахрен историю?
— Какую бы ты ни выдумывал ради денег от СМИ.
Это блеф. Я блефую. Он говорит, что не обратится к прессе, и я ему верю, но будь я проклята, если позволю ему выиграть. Я делаю шаг вперед.
— Меня защитят в любом случае. Подписание соглашения о неразглашении облегчит жизнь всем.
Леви поднимает бровь и склоняет голову набок.
— Потому что лейбл проделал большую работу, чтобы твое прошлое не попало в таблоиды, да?
Смысл его слов подобен удару под дых. Мне хочется охнуть. Хочется вздрогнуть. Хочется ударить посильнее. Ничего из этого я не делаю. Лишь наклоняю голову в противоположную сторону и тоже приподнимаю бровь.
— А ты хочешь воспользоваться этим шансом?
Мы смотрим друг на друга четырнадцать секунд. Да, я считаю про себя, ожидая. Моргаю один раз, а потом вижу, как он сдается. Его ноздри раздуваются, звучит еле слышное рычание, от которого пальцы на ногах подгибаются, а затем Леви поворачивается к Рыжему.
— Где гребаная ручка?
Рыжий шлепает в ладонь Леви документы, а затем ручку, и Леви подписывает, не читая.
— Вы не можете…
— Без проблем, — перебивает Леви Рыжего, а затем сует подписанное соглашение о неразглашении обратно в его татуированные руки.
Леви поворачивается, чтобы уйти, и я обращаю внимание на маленькую девочку в грузовике. Ради нее я выдавливаю из себя улыбку и машу рукой на прощание, как раз в тот момент, когда передо мной встает широкая грудь. Я вскидываю голову и поднимаю глаза, чтобы встретиться глазами с Леви. В очередной раз его переполняет едва сдерживаемый гнев, и мне хочется вбить ему в голову немного здравого смысла.
Почему, черт возьми, он так со мной обращается? Вообще-то, это мне надо на него злиться. А не наоборот.
— Что? — цежу сквозь зубы и вижу, как на его щеке дергается мускул.
— Держись подальше от моей дочери.
У меня отвисает челюсть, а глаза широко распахиваются. На мгновение я действительно теряю дар речи. Заставляю себя сглотнуть и сжимаю кулаки по бокам. Не может быть, чтобы я правильно расслышала.
— Прости, что ты только что сказал?
— Я сказал: держись подальше от Бринн. Она хороший ребенок и, к сожалению, боготворит тебя.
Я моргаю, ожидая продолжения, но больше он ничего не говорит. Да этого и не нужно. Я узнаю этот тон. Узнаю эти слова и чувство, которое он так громко ими выразил.
— Так ты боишься, что я… что? Развращу ее? Заражу своим сомнительным поведением твою семилетнюю дочь?
После моего заявления его лицо не меняется. Он даже не вздрагивает. Ни раскаяния, ни стыда. Я попала в цель.
— Я не хочу, чтобы реальность испортила образ, который она себе придумала. Она слишком юна для подобного разочарования.
— Ясно, — выдавливаю я, — потому что, на самом деле, Сав Лавлесс — ужасное разочарование. Ты даже не знаешь меня.
— Я знаю достаточно.
— Из бульварных сплетен?
Он проводит взглядом по моему телу, останавливаясь на кольце, затем снова смотрит мне в глаза.
— Так ты хочешь сказать, что не кочевала из одной реабилитационной клиники в другую? Не перевстречалась с половиной Голливуда? Не состоишь в токсичных отношениях со своим дрянным бас-гитаристом? Это все не о тебе? О какой-то другой Сав Лавлесс? О какой-то другой группе?
Его вопросы риторические, а голос чертовски близок к насмешке, так что я ничего не отвечаю. Лишь держу плечи расправленными, а лицо непроницаемым. Я могла защититься. Перечислить все то хорошее, что я сделала, и рассказать о своих успехах. Но какой в этом смысл?