— Зигги Лу Стардаст, слезь с нее, — командую я, но эта дуреха меня игнорирует.
— Все в порядке, — заверят Бринн сквозь хихиканье, — я люблю собак.
Я смотрю на них несколько секунд, а когда Зиггс начинает немного остывать, подхожу к стойке и пролистываю журнал Бринн в поисках статьи о своей группе, которую нужно подписать. Рыжий возвращается внутрь, засовывая телефон в карман, и бросает на меня укоризненный взгляд. Я с прищуром гляжу на него и сопротивляюсь желанию показать язык.
«Обломщик веселья», — произношу я одними губами. Он лишь качает головой.
— Ух, ты, — выдыхает Бринн, и когда я отвожу взгляд от последней буквы «с» в своей фамилии, вижу, как Бринн смотрит на мою акустическую гитару в углу.
Моя фирменная белая гитара Gibson, сделанная специально для меня, заперта в гардеробной арендованного дома, но потрепанная акустическая гитара в углу была со мной с самого начала.
— Это та самая гитара, с которой вы дебютировали с «Just One More» на концерте в Вашингтоне?
С отвисшей челюстью бросаю взгляд на Рыжего. Он ел сэндвич, но остановился в процессе жевания, также потрясенный, как и я.
— Ага.
Это все, что я могу сказать. Ага. Этот ребенок был младенцем, когда мы выступали на том концерте. Кроме того, она сказала: «дебютировала». Не знаю, я больше впечатлена или польщена.
Она тянется к гитаре, но ее рука зависает над струнами, так их и не коснувшись. Будто над некой святыней, и это взывает к моим чувствам. Гитара для меня — это святое. Самое близкое к церкви место, которое я когда-либо знала.
Я подхожу и встаю рядом с Бринн.
— Ты умеешь играть? — спрашиваю я, и она качает головой, переводя взгляд с гитары на меня и обратно. — Тебе стоит научиться.
Она смотрит на меня, и ее вопрос звучит так поспешно, что кажется одним словом.
— Можетеменянаучить?
Мои глаза расширяются от удивления. Ладно. Такого я не ожидала.
— Не знаю, Босс, — уклоняюсь я. — Тебе придется поговорить об этом с отцом.
— Если он скажет «да», вы меня научите?
Я соглашаюсь немедленно. Даже не раздумывая. Я узнаю это желание, эту тягу к музыке. Что-то мне подсказывает, что ей это может понадобиться так же сильно, как и мне, но по другим причинам.
Она визжит и хлопает в ладоши, а потом я возвращаю ей подписанный журнал.
— Давай выдвигаться, пока твой папа не лопнул от злости.
Глава 23
САВАННА
Бринн, Рыжий и Зигалициус следуют за мной к двери, и я вижу ожидающий меня гольф-кар.
Дакоты нет.
Когда Рыжий направляется к водительскому месту, я перегоняю его и бросаюсь за руль, прежде чем он успевает добраться до гольф-кара. Он поднимает бровь, и я отвечаю ему тем же. Со вздохом он плетется к заднему сиденью, похлопывая по нему, чтобы Зигги забралась рядом, в то время как Бринн усаживается возле меня.
— Знаешь, где он? — спрашиваю я Бринн, заводя гольф-кар.
— Ага. На съемочной площадке. Они должны добавить что-то в декорации Нью-Йорка.
Верно. График съемок пришлось передвинуть, поэтому часть натурных съемок пройдет в декорациях. Что-то связано с переговорами по контракту. Теперь, вместо того, чтобы на следующей неделе снимать в Нью-Йорке, мы останемся здесь, после чего переместимся в Окпорт. Жесткий производственный цикл, но, судя по всему, съемочная команда будет готова вовремя.
Я направляюсь на съемочную площадку, мимо декораций итальянской деревни, в переулок центра Нью-Йорка. При виде одного из строителей я замедляюсь, и он вежливо машет мне рукой, а затем обращает внимание на Бринн.
— Привет, Босс. Какое сегодня слово?
Бринн не мешкает.
— Превратность, — говорит она. — Существительное. Благоприятное или неблагоприятное событие или ситуация, возникающая случайно.
Она выжидающе смотрит на парня, поэтому я оглядываюсь на него. Его губы сосредоточенно сжаты, и он щурится, глядя себе под ноги. Он начинает медленно говорить, будто пытается выразить мысль, но не совсем понимает, как ее сформулировать.
— Иногда… жизнь… Иногда жизнь — это грубые превратности.
— Э-э-э, — тянет Бринн, постукивая себя по подбородку. — Три с минусом, Люк.
Парень усмехается.
— Лучше, чем в прошлый раз, — гордо заявляет он, и Бринн улыбается.
— Да! Ты — молодец!
Рыжий усмехается, и я открываю рот, чтобы сообщить Люку, что тоже получала одни тройки с минусом, когда воздух съемочной площадки прорезает очень сердитый, очень рокочущий голос, от которого по коже бегут мурашки. Стоит умерить свою улыбку.