Даже фехтуя со Спрутом, он вспоминал уроки Алвы – без них он против Валентина и минуты не продержался бы. А пропустил удар только потому, что Джастина Ворон тому приему обучить успел, а его – нет… Но Джастин и не предавал Ворона, не подсыпал яд в вино. И с кинжалом на него не бросался. Он был Ворону другом. Именно другом, не любовником. Ворон не пытался доказать ему этого, но если вспомнить разговор эра Августа и Катари, все становилось ясно. Он даже в том своем видении все понял. Про это понял. А про остальное… Леворукий, какой же он кретин!
Алва бы Катари не убил, тем более, беременную. Да и неизвестно, от кого был неродившийся ребенок Катари – может, и от самого Алвы… Закатные кошки, он же убил не только женщину, которую любил, но и ее неродившегося ребенка. Который наверняка был ребенком Алвы. Ворон ему ничего не сказал об этом, а он и не спрашивал. Да и как спросить? „Извините, эр Рокэ, это не вашего ли сына я убил?“ Почему-то сомнения в том, что у Катари должен был родиться мальчик, не было.
Закатные твари, а ведь все еще можно было исправить, не накинься он с кинжалом на ту несчастную фрейлину. Все, кроме того, что случилось с Надором.
Он еще мог бы доказать Катари, что Ричард Окделл – не надорский болванчик и не дурак, живущий в яйце, а Человек Чести. Он мог верно служить Талигу и доказать Катари, что она заблуждалась. Что это не он дурак, а она – несчастная дура, которая только лгать и умеет. Он бы…
Алва если мстил женщинам, то мстил иначе. Или не мстил вовсе. Алва даже Дикона не убил, хотя если бы он хотел дать по носу Людям Чести и эру Августу, то нарушение клятвы оруженосца и попытка убить Первого Маршала Талига – прекрасный повод. За такое не просто Багерлее светило, а гораздо хуже… но Алва его просто брезгливо вышвырнул, вместе с вещами.
Мысли путались, перескакивали с одного на другое, и порой Дикон не был уверен, размышляет ли он наяву или грезит. Несколько раз в камеру заходили тюремщики, приносили еду и свечи. Они не произносили ни слова – комендант сказал, что любые разговоры с запрещены, но если Дикону что-то потребуется, просьбу постараются удовлетворить.
Просьб у Дикона не было, желания беседовать с тюремщиками тоже. От еды он не отказывался – какой смысл усложнять жизнь коменданту тюрьмы и Роберу? Он угодил в Багерлее за дело. Ворон сказал в Лабиринте: „За свои поступки нужно отвечать самому. Хоть иногда. Тем более, за такие поступки“. Так тому и быть. Остается только ждать суда и надеяться, что с этим тянуть не будут.
========== Глава 14 ==========
Робер пришел действительно вскоре, под вечер. Вместе со Спрутом. Придд внутрь заходить не стал, так и остался в дверном проеме – то ли боялся войти снова в тюремную камеру, то ли думал, что Дикон попытается сбежать, то ли еще по каким-то причинам. Кто этих Спрутов разберет. Если только Ворон.
– Алва жив? – спросил Дикон вместо приветствия и не узнал своего голоса, настолько непривычно хрипло он прозвучал.
– Жив. Но он так и не очнулся. Врачи ничего не обещают. Остается только ждать. Если он за четверо суток так в себя и не пришел…
– Четверо суток? Я думал, что ты привез меня сюда только вчера.
Робер вздрогнул, словно увидел призрак. Он окинул камеру взглядом, зачем-то подошел к кувшину с водой и проверил ее.
– Робер, все в порядке. Она свежая.
– Почему ты сидишь в темноте?
Дикон пожал плечами:
– Какая разница?
– Ричард, это мальчишество, – голос Эпинэ стал жестким, – глупо строить из себя Ворона в Багерлее. У тебя совершенно другие условия. Были и будут. За этим я прослежу.
– В каком смысле „строить из себя Ворона в Багерлее“?.. – спросил он уже почти что зная ответ.
На суде Алва выглядел усташим, но не истерзанным. А вот уже после суда, когда только что сбежал из Нохи… Ведь если с ним в монастыре такое творили, то и до суда могли делать все, что угодно, но не бить по лицу. А потом дать немного роздыху и привести наскоро в более-менее приличный вид.
Робер вперился в него тяжелым взглядом и надолго замолчал. Придд словно слился со стеной, такой же холодной, как все Спруты. Хотя глупо пытаться думать о Придде так. Насчет Ворона Валентин был прав. И побег ему пытался организовать именно он. И от творившегося в Нохе Алву пытался спасти именно Спрут и никто другой.
– Алву заперли в какой-то жаровне над поварней, – произнес Робер устало. – Там даже окон не было. Тьма кромешная, воды – кубок в сутки, зато соленой – пять кувшинов, куда ни глянешь – кувшин. Алатский! И жара такая, что с ума сойти можно. Я и час едва выдержал, а он там восемь суток провел. И если бы кардинал не пожелал увидеть Первого Маршала Талига, это продолжалось бы Леворукий знает сколько.
– Альдо знал?! – спросил Дикон севшим голосом. Почему-то тут же вспомнилось, что алатского хрусталя в доме Алвы не оказалось. Прежде Дикон подумал на кэнналийцев, а теперь не сомневался – в Багерлее были те же самые кувшины и кубки. Их взяли тюремщики, чтобы поиздеваться над Вороном.
– Знал. Это был его приказ. Причем подозреваю, что прямым текстом. А чтобы Ворону не было скучно, Альдо прислал ему гитару. Без струн.
Дикон опустил глаза. Гаже всего было, что знай он обо всем от Альдо – он бы не спорил со своим сюзереном, а оправдывал его. Считал бы, что великая цель оправдывает даже такие поступки, тем более, по отношению к Рокэ Алва. Или даже пытался бы подавать идеи, как выдавить из Ворона правду о мече Раканов. Какая мерзость…
– Хорошо, что ты не имел к этому отношения.
К этому – не имел. Хотя бы к этому. А ведь Алва наверняка считал, что Дикон в курсе. И уже поздно оправдываться. Тем более за то, в чем не виновен по чистой случайности. Он ведь порушил все, до чего смог дотянуться. А что не порушил – не его заслуга. К сожалению.
– Робер, скажи… Ребенок Катари… Он тоже погиб?
– Мальчика удалось спасти, – ответил Эпинэ сухо.
– П-понятно…
Значит, хотя бы ребенок жив. И если это сын Ворона, то хоть в этом он своего эра не предал. Хотя убить мать ребенка – тоже предательство. Тем более, если сам ее любил…
– Ричард, пожалуйста, не делай никаких глупостей, – вернул его к реальности голос Робера.
– Я не собираюсь сбегать от суда. Я знаю, что виновен и в убийстве Катарины, и в гибели Надора, и еще много в чем.
Робер чуть заметно вздрогнул и отвел глаза.
– Робер, нам пора. Ты обещал, что разговор будет недолгим, – произнес Спрут ровным голосом. Слишком ровным для спокойного Спрута. Нервничает от того, что приходится находиться в Багерлее? Вряд ли. Скорее злится, что Эпинэ приходится тратить время на эту поездку – он и так на ногах едва стоит.
– Ричард, мы потом обо всем поговорим, – выдавил наконец Робер, словно очнувшись от каких-то своих невеселых мыслей. Закатные кошки, да что же творится сейчас в Олларии, если у Робера такой вид?! Он даже после Доры лучше выглядел.
– Конечно. Все в порядке, – Дикон попробовал улыбнуться. – Я не собираюсь повторять поступок Фердинанда Оллара. И я прекрасно помню, что самоубийство – трусость. А тебе нужно выспаться, а то уже на выходца похож.
Робер прикрыл руками глаза и стал на какой-то миг до безумия похожим на Ворона.
– Фердинанда убили. По приказу Альдо.
– Быть того не может! – запальчиво вскинулся Дикон, но тут же сник: – Альдо злился, что я наговорил Оллару лишнего, от чего Оллар и повесился…
– Ричард, это был приказ Альдо. Я узнал об этом гораздо позже. От Марселя Валме.
Дикон глубоко вздохнул. Неужели Альдо и в этом его предал? Даже в этом?! Обвинил в том, что он довел Фердинанда до самоубийства своими нападками, а на самом деле Фердинанда убили. И ведь тогда выходит, что и его поход в тюрьму был частью плана. Чтобы скрыть убийство. Надорский болванчик наговорил сломленному человеку гадостей, человек не выдержал и свел счеты с жизнью – как ожидаемо…
Робер напоследок стиснул плечо Дикона и вышел, словно сбежал. Дверь закрыл Спрут.