– Что-то… я что-то еще разрушил? – спросил Дикон севшим голосом.
– Насколько я знаю, нет. Землю трясло по всему Талигу, но не настолько, чтобы это было опасным. Грозы были сильными и заканчивались тем же самым видением, что было в Олларии, когда мне вручили меч Раканов. Но вот явление, – уголки губ Алвы чуть дрогнули, – талигской святой потрясло горожан гораздо сильнее, чем землетрясение.
– В каком смысле?..
– В самом что ни на есть прямом. Наверное, у Беатрисы все вышло эффектнее, потому что свой выход она просчитала заранее, но тут тоже вышло впечатляюще, если судить по рассказам очевидцев. Я на место бывшего захоронения еще не ездил, но судя по письмам из графства Ариго, на кладбище замка Гайярэ все как после мощного взрыва. Как бы то ни было, захоронение во время тех землетрясений было разрушено. Мадам Дрюс-Карлион похоронили недалеко от королевы. По официальной версии она очень переживала за Катарину, и ее сердце не выдержало, когда та умерла родами. Но в Гайярэ тел Катарины и ее фрейлины не нашли.
Дикон нервно сглотнул и уставился в пол. Если бы он мог вернуться в тот день, все было бы иначе. Может, ему бы даже удалось убедить Катари, что он не идиот, которым все вертели, а достойный ее мужчина, мужчина, с которым она была бы счастлива. Она бы это поняла, пусть и не сразу. Если бы он вел себя как Алва, а не как… как убийца с большой дороги.
– Вы меня слушаете, юноша? Или снова грезите стоя?
Ричард вскинул голову, но посмотреть Алве в глаза так и не смог.
– Слушаю, монсеньор.
– Прекрасно. В таком случае налейте мне вина. Да и вам оно тоже не помешает.
Дикон взял кувшин с вином, наполнил бокал и принес Алве. Тот покрутил его в руках и поставил на подлокотник кресла. Как прежде, когда Дикон еще был у него оруженосцем. Ему на какой-то миг показалось, что он действительно попал в прошлое и все еще можно изменить. Не тронуть Катари и пальцем, не разрушить Надор, не предать клятву оруженосца, давая своему эру яд… И ведь нельзя даже сказать, что он ничего не знал. Знал, просто не хотел думать. И считал слабовольными идиотами всех, кто все-таки думал. Того же Наля. Кузен наверняка ушел в Рассвет рука об руку с Айрис, и, наверное, был по-своему рад, что оказался с ней в тот момент, что она была не одна во время крушения… Их обоих он уже никогда не увидит – его самого разве что Закат примет. Если примет. После нарушеной клятвы холодной крови ему только на Небытие рассчитывать и приходится.
========== Глава 16 ==========
Алва медленно пил вино и, казалось, тоже был мыслями далеко отсюда. Дикон налил вино во второй бокал и сразу сделал большой глоток – для храбрости. Чем дольше молчал Алва, тем страшнее становилось. Нет, Ворон явно против того, чтобы дать ему яд или кинжал. Значит, все-таки Багерлее или Ноха, или, что вероятнее всего, ссылка в разрушенный Надор, где каждый камень будет напоминать о том, что он натворил своим предательством. Если бы Ворон хотел отправить его на плаху, не было бы всей этой беседы. В Багерлее или Ноху? Для этого тоже нет смысла заткевать такой долгий разговор. Причем сейчас, когда на Ворона наверняка навалится уйма дел. Поручил бы объявление приговора тому же Спруту и не тратил бы время. И силы. Но и перед отправкой в Надор – зачем? Жалость к убогому идиоту, который только и умеет, что крушить все вокруг и вредить всем подряд? Скорее всего так. „Вам оно тоже не помешает“… Алва пожалел его в день Святого Фабиана и взял к себе в оруженосцы, когда все Люди Чести струсили. Он защищал его и от врагов и от окделловской глупости. Пожалел дурака, посмевшего проиграть фамильный перстень, и нашел способ, как вернуть его обратно. Пожалел глупого щенка, не умеющего шпагу толком держать, и научил фехтовать. Пожалел сопляка, который на первой своей войне не достиг ровным счетом ничего и дал – подарил! – орден за дело, которое, по сути, выполнил сам. Пожалел предавшего его оруженосца и не отправил ни в Багерлее, ни на Занху, брезгливо отослал из Талига, причем и с деньгами, и с лошадью, и с фамильной реликвией. И ведь в любой момент после этого можно было одуматься, остановиться. А теперь уже поздно оглядываться назад, хотя и очень хочется. В прошлом были шансы все изменить, а теперь их уже нет. И так ясно, что Алва сейчас скажет – когда горожане обнаружили тела Катари и фрейлины, стало ясно, что их убили. Роберу пришлось признать, что убийцей был именно Ричард Окделл, Повелитель Скал и Человек Чести. Жители Олларии растерзали бы Дикона, если бы могли. Да и до Надора эти новости рано или поздно дойдут.
Он встряхнул головой, пытаясь не думать о том, что будет, и поднял глаза на Алву. Тот протянул ему опустевший бокал, и Дикон наполнил.
– Так вот, юноша. Похороны были весной, сейчас уже осень. В Гайярэ после событий первого числа Зимних Скал тел Катарины и ее фрейлины не нашли. Но нашли в Олларии. На Занхе.
Дикон потрясенно уставился на Ворона:
– Но это невозможно!
– Я бы так не сказал. Своим глазам, – Алва криво усмехнулся, – я все еще доверяю.
Дикон подошел с стоящему у стены стулу и сел без спроса. Ноги не держали. Надругательство над могилами – это подло и низко, до такого ни один более-менее нормальный человек не опустится. Неужели он действительно имеет к этому какое-то отношение? Но где земли Эпине, а где Оллария! Хотя, оказались же они другие Повелители в Гальтаре, когда их призвал Ракан. И перебросило же их потом какой-то силой в Олларию…
– Горожане говорят, что женщины рухнули буквально с неба – единственный фонтан на площади вдруг забил очень высоко, потом оттуда хлынул поток воды, который и выбросил оба тела. Насколько я понимаю, наше появление в Доре выглядело приблизительно так же. Хотя Роберу, Жермону и Валентину это виднее – я тот момент не помню совершенно.
Глаза у Алвы смеялись, и это было неожиданнее всего. Неужели ему смешно, что все так вышло? Нет, быть того не может…
– Думаю, горожане решили, что этот Излом Талигу не миновать и что конец света уже наступил. Со всей присущей ему атрибутикой, как и обещает церковь. Думаю, кардиналу придется нелегко, ну да это не моя забота. Пусть люди хоть в кошек закатных верят, лишь бы людьми оставались.
– Когда-то давно кошек считали священными, – выдавил Дикон некстати – в пямяти всплыло видение о Рамиро и сыне Алана.
– Я в курсе, Ричард. Но сейчас мы говорим о другом. Об Изломе и силах, которые он пробуждает. И о том, насколько мало мы обо всем этом знаем.
Дикон кивнул, чувствуя себя именно что „надорским болванчиком“.
– Сильнее всего это потрясло Робера – он как раз возвращался из Багерлее, проводив туда вас, и столкнулся с процессией. Горожане несли свою королеву на руках. Катарина выглядела вполне живой, хоть и перепуганной насмерть. Равно как и ее фрейлина. Так что господину Эпине пришлось ее успокаивать и пытаться как-то объяснить толпе, что Талигу ничего не угрожает, конец света отменяется и так далее. Говорил он долго и вдохновенно, но вот что именно тогда было сказано, он помнит весьма смутно. Равно как и Катарина. Мадам Дрюс-Карлион и вовсе мало что помнит из того дня. Судя по всему, старые легенды Робер все-таки упомянул – пару Изломов назад тоже было что-то похожее, но я прежде списывал это на желание летописцев приукрасить события.
– Вы… Эр Рокэ, вы шутите?!
– Какие уж тут шутки, юноша.
– Катари… так она жива?!
Дикон вскочил с места и кинулся к двери. Мысль была только одна – поскорее увидеть Катари и сказать… ну хоть что-то сказать. Главное, убедиться, что Ворон это всерьез, что…
– Стоять! – окрик Алвы пригвоздил его к месту. – Мы еще не закончили.
Тут же распахнулась дверь. Придд. Взгляд у него был далеко не дружелюбный, и Дикон невольно попятился.
– Все в порядке, Валентин, – успокоил Спрута Алва, – я сам разберусь.
– Как скажете, монсеньор.